Герман Генкель - Под небом Эллады

из своей среды, суды в их власти, они вершат все дела. Все доходы с купцов и ремесленников и мирных крестьян-хлебопашцев текут в их мошну. Что они сделали с геоморами? Кому принадлежит теперь вся Аттика? На всех полях красуются закладные камни, и в хижине геомора не найти уже не только запаса хлеба и масла на черную годину, но в ней нет ничего, кроме плача голодных детей и женщин и стонов измученных, униженных тружеников-кормильцев. Сколько почтенных геоморов, задолжав у знатных из свободных собственников превратились в гектеморов – несчастных арендаторов, на долю которых алчные евпатриды оставляют только одну шестую часть урожая. Хорошо еще, если богиня Деметра посылает обильную жатву: тогда народ хоть не мрет, тогда отец семейства, трудясь в десять раз усерднее покупного раба, может быть спокоен за личную свободу детей и жены. Да и в урожайные годы одной шестой частью урожая не так-то легко прокормить семью. Опять приходится лезть в долги и в кабалу. Ведь евпатриды все соки высосали из нас. Недавно над соседом моим, Хризолисом, свершилось ужасное дело. Еще лет шесть тому назад Хризолис был свободным собственником, обрабатывавшим землю свою; неурожай заставил его обратиться к евпатриду Мегаклу, который скоро отнял у него за долги землю и превратил в гектемора: свою же землю Хризолис стал обрабатывать на Мегакла. Но одной шестой урожая недостаточно для того, чтобы прокормить жену и трех детей, и бедняк вынужден был вновь задолжаться у того же Мегакла. И вот теперь Мегакл неожиданно потребовал от него не только возврата всей ссуды, но и насчитал за каждый год по двадцати пяти драхм на сто. Он знал, что Хризолису немыслимо уплатить не только долг, но и наросшие драхмы. И он пришел в его отсутствие с толпой вооруженных рабов и забрал жену и трех дочерей несчастного. Теперь они его рабыни, они, свободные гражданки свободной Аттики! Сам Хризолис, узнав о том злодействе, бежал, говорят, в Сикион. Другой евпатрид, Алкест, вконец замучил должника своего, Агриаса, которого он велел впрячь вместе с волом в плуг и которого презренный раб-скиф забил насмерть плетью… И таких примеров сотни и тысячи… Должно быть, жестоко разгневали мы небожителей, что они допускают такие беззакония. Где ты, карающая Немезида? Отзовись на мольбы угнетенных! Не только обширная равнина, Педион, орошаемая медленным Кефиссом и родящая в избытке виноград и маслину, даже Диакрия, эта скудная горная часть Аттики, где земля не дает достаточно сена для скота, не говоря уже о хлебе человеку, даже эти горные ущелья уже в руках ненасытных евпатридов. И им всего этого еще мало: быстро добираются они и до Паралии, прибрежной полосы, где белеют скромные хижины отважных моряков и развешаны на столбах незамысловатые сети бедных рыбаков. Руки их протянуты во все стороны и хотят завладеть и царством Зевса, и обителью мрачного Аида, и необъятным простором голубых вод Посейдона…

Говоривший умолк, и голова его поникла на грудь. Видно было, что человек пережил много тяжелого и, если привел в пример обиду Хризолиса и судьбу Агриаса, то лишь оттого, что не хотел говорить о себе, о своих собственных свежих ранах, о своем позорном положении полной зависимости от алчного заимодавца-евпатрида, который в любую минуту мог продать в рабство этого гордого своей свободой гражданина.

– Да, ты прав, Филогнот, прав, тысячу раз прав! И вот оттого-то мы, лучшие и наиболее смелые из граждан, и примкнули к Килону и его сподвижникам при первом слове о желанной справедливости. Мы не можем и не хотим долее терпеть этот гнет, этот позор, который хуже рабства. Если боги нас оставили, то мы и им объявим войну!

Так говорил молодой воин, и вся мужественная фигура его дышала в тот миг решимостью вызвать на смертный бой хотя бы самого бога войны – Ареса.

– Успокойся, юноша, и не кощунствуй. Да хранит нас от всякой напасти Афина-Паллада! – воскликнул Филогнот и быстрым движением привлек говорившего к себе, как бы желая оградить его от незримых стрел незримого врага. – Да будут далеки такие мысли от главы твоей, дитя мое! Боги за нас, потому что мы стоим за правое дело. И, действительно, дал ли бы мегарский тиран [4] Тираном мы называем жестокого, хотя бы и законного государя, древние же греки под тираном разумели правителя, который незаконно, силой или хитростью, присвоил себе власть, по праву ему не принадлежавшую, хотя бы он был человеком кротким и гуманным. В древнегреческом понимании «тиран», следовательно, соответствует современному слову «узурпатор». Феаген отряд наилучших воинов зятю своему Килону, этому благородному, бескорыстному другу угнетенных афинских граждан, если бы не был уверен в правоте его дела и в конечном успехе? Феаген силен и богат, но ссориться ему, тирану соседней Мегары, с Афинами не приходится: он мог бы, если бы не верил в победу зятя, лишиться и власти, и богатства, и родины. Значит, Килон может рассчитывать на конечный успех. Наконец, гляди, и сама Афина-Паллада того же мнения: ведь овладели же мы Акрополем. А сколько доблестных граждан города примкнуло к нам, горя теперь одним лишь желанием – поскорее сбросить постыдное иго ненасытных евпатридов!

Читать дальше