Мария Барыкова - Клаудиа, или Загадка русской души. Книга вторая

– Где он? Кровь… Кровь… – прошептала она, бокал выпал из ее рук, и сознание легкой темной птицей порхнуло под потолок.

Наутро, пройдя старой дорогой, Педро вышел к своим обозам. Мундир, руки и даже длинные кудри его были в земле и засохшей крови. Черные глаза ввалились и жгли непереносимым огнем. Приказав обозному фурлейтеру [14] Унтер-офицер, отвечавший за перевозки. ехать к деревне Бородино и попытаться подобрать там своих раненых, он отвязал обеих горянок, посадил на вторую не задавшую ему ни одного вопроса и только глядевшую на своего возлюбленного сострадающими жаркими глазами Франсиску, грустный неаполитанский штаб-ротмистр, никому ничего более не сказав, направился в сторону Можайска.

Он словно лишился дара речи, но действия его оставались точными и расчетливыми.

Педро с Франсиской не остановились ночевать во встретившейся им по дороге какой-то деревне, где еще было полно пустых изб, и куда их усиленно приглашали солдаты из пешей артиллерии. Вместо этого Педро устроил ночлег для своего маленького отряда в овраге, затерявшемся где-то посреди поля. Его предусмотрительность оказалась ненапрасной; на рассвете, выехав на дорогу, они увидели, что вся оставшаяся в деревне рота артиллеристов перерезана русскими партизанами. Стало холодно, они пили вымениваемую Франсиской на ее запас бисквитов мутную русскую водку, грели друг друга своими телами и по-прежнему молчали.

Только в Москве, вышвырнув из какого-то крохотного домика возле церкви пару линейных пехотинцев и устроив там некое подобие жилья, Педро заговорил.

– Эрманиту убили. Аланхэ погиб. От легиона осталась только горстка… хорошо, если с роту. – Он неожиданно закрыл лицо руками и сдавленно произнес. – Даже этот мальчишка, Марчелло, умер, я специально наведался в монастырь… – И Франсиска, знавшая этого красивого, веселого и удачливого фактора испанского инфанта, как неутомимого солдата и любовника, как самого мужественного мужчину из всех мужчин, вдруг с ужасом увидела на его небритых черных щеках слезы. – Послушай, Франча, я тебя не оставлю, но жизнь моя теперь переломилась надвое, и себе я больше не принадлежу. Сейчас в первую очередь я должен найти ее и сказать, как погиб и где похоронен мой первый и последний командир… ее муж.

– Ее – это Женевьеву де Салиньи? – с упавшим сердцем тихо уточнила Франсиска. – Я все поняла, Перикито, она была и твоей любовницей, как донья Хосефа, как десятки других…

Педро печально рассмеялся.

– Нет, Франча, ты ошибаешься: никогда она не была моей… да и, пожалуй, не будет. Однажды мальчишкой я увидел ее, девочку из иного мира, в желтом камковом платьице, и поклялся, что буду защищать ее вечно. Только этот долг теперь у меня и остался. Не сердись на меня, Франчита, ты мне тоже не безразлична – иначе разве я вернулся бы за тобой из этого ада? Ты должна помочь мне искать ее, для женщины это может оказаться значительно проще. Ходи по городу, смотри, спрашивай, только, умоляю, будь осторожна, всюду пожары и полно пьяных мародеров.

Вместо ответа Франча только поцеловала жгучие запавшие глаза.

Франсиска, даже в чужом городе, темном от дыма и пепла пожаров, полном откуда ни возьмись появляющихся подозрительных русских в грубых армяках и с бородами, но с породистыми руками и умными внимательными глазами, умудрялась держаться столь же твердо, независимо и весело, как и на улицах родного Мадрида. Она ходила по рынкам, заглядывала в разоренные магазины, заводила речи со старыми капралами, ставшими теперь поварами, и через три дня, наконец, торжествующе положила руки Педро себе на плечи.

– Нашла я тебе твою Женевьеву, – сказала она, привычно предпочитая называть Клаудиу ее мадридским именем, и после этого небрежно и гордо отвернувшись, продолжила. – Она живет в местечке, называемом Барыковским переулком, в доме одной русской дворянки, которая сбежала в Петербург. Это в получасе ходьбы от их кремля, сейчас объясню.

– И она одна? – испугался Педро.

– Как же, одна! – фыркнула девушка. – Разве такие мамзели живут когда-нибудь одни?

– Что ты несешь, Франча?!

– Только то, что есть, мой Перикито: она разместилась в трехэтажном доме, где, как положено, на первом – старый гренадер и какая-то русская толстуха-служанка, на втором она с мальчиком, ну, а на третьем – интересный молодой человек, слегка прихрамывающий на левую ногу…

– Это еще ни о чем не говорит! – запальчиво выкрикнул Педро. – Все дома заняты сразу несколькими постояльцами!