Виктор Миронов - Исиза Тан Бул

Повеяло жизнью и теплом: мебель и стены стали более заметны. Помещение для тепла было устлано войлоком, а поверх войлока ещё и пёстрыми коврами, и такими же коврами были облицованы стенки. В глубине из кедрового дерева ложе на медных ножках, покрытое подушками и одеялами. Возле ложа всегда и во множестве возгорались фитили, ибо зазорным для благословенных было бы совершать акт без огней. Расписной кувшин с ручками стоял на плоской крышке смоковного ларя, украшенного по стенкам синими накладками. По углам покоя стояли раскалённые жаровни. На табуретах стояли курильницы, из окошкообразных отверстий которых клубился тонкий, пахнувший корицей, дымок. На столике стояла неглубокая золотая чаша на изящной подставке, изображавшей в рукояточной своей части женщину – музыкантшу.

Амономах приятно отдался во власть сладостных ощущений. Женщина волновала его воображение, она представлялась ему божеством, сошедшим на землю, нежели обыкновенной смертной. Тейя в самом деле была прехорошенькой женщиной, способной увлечь его. Происходящее казалось ему сном, и он боялся проснуться. Тейя заняла место напротив Амономаха, а служанка расположилась возле мужчины. Богомол же взобрался на ларь и с любопытством следил за привычными приготовлениями, намереваясь насладиться духом назревавшего эротического акта. Широкие глаза сверкали восторгом, подбородок серебрился слюной вожделения. Он был не прочь приблизиться к ложу и принять участие в подвижническом невоздержании, но его пугала служанка и трусость брала над ним верх.

Огнём была дана возможность Богомолу рассмотреть женщину кумира, рельефно выступающей на ярком свету. Слегка удлинённый овал лица, нос с чуть-чуть заметной горбинкой, выпуклый карий глаз – левый (слепой) прикрыт солфеткой, вишнёвый ротик, придавали ей благородный вид, чему способствовали вьющиеся волосы двумя волнами ниспадавшие вдоль щёк. Длинное платье, с блеском серебра и золота, отделялось с каждого плеча, оттеняя изящество её тела. На нём блеск и краски: багровый, белый, оливковый, розовый, цвета изображений звёзд, голубей, богов, деревьев, людей и животных на синевато-дымчатой ткани. В таком платье Тейя была в роли Аштарет – эта богиня самым решительным образом вплеталась в её великолепие. Это платье, подарок Великой Супруги гарема Инь о Кийи, позволяло ей иметь высокую осанку и, даже, проявлять Исиду в себе. Привычка играть Исиду и быть ею, наделило Тейю манерами божественной кокетки. Лицо дышало свежестью и кроме того – это платье казалось ослепительным мужчине, привычному обнимать цариц. К тому же он и теперь – прежде всего – был занят телом богини, чтобы обращать внимание на тело чьей-то супруги.

Амономах видел затенённый длинными ресницами глаз Ханны, видел ротик, округлившийся сердечком, скорее естественно, нежели наигранно. Он видел вьющиеся её пушистые волосы, видел широкую нить серебренного её ожерелья. Тейя удерживала его возле себя. Она не ослепляла – она пленяла, что, безусловно, более ценно. Эта женщина полностью перевоплощалась в богиню оправдывая титул «Исида», которым владела, как призванием.

Кожа золотисто-смуглого оттенка открылась глазам зрителя. Карий глаз искрился. В сердцевидных пунцовых губах вспыхивали оскалы зубов, которые сделали бы честь Аштарет. Тейя опалилась зноем страсти Великой Женщины и её огнём ума. Она была нага наготой, которая радовала взор мужчины, а она умела получать и передавать записки Эрота. Какой же уверенностью в чарах должна была обладать смертная женщина, пользующаяся услугами евнуха. Немало пылких скопцов попало к ней по значению приза, но проходя через её руки не один из них замешкался, оставляя её. Она была из тех женщин, что сделаны были будто из теста, сдобренного пряностями, но проявлявших хладнокровие ростовщика чуть дело коснётся их интересов. На ней был фантастический наряд – жёлто-смуглая кожа её плоти. Глаза поблескивали из-под удлинённых век. Ань Ти Нетери в истории этой продолжала его призывать, истекать – увлажнявшим простынь – соком, молча радуясь его вниманию и радуясь, независимо от этого внимания, по поводу своей оголённой души. А упрямо сочившийся сок вызывал в ней чувство восторга. Ей не было жаль невысказавшейся до конца души, не о себе и не о своей задаче, а о милой ей дельте любви. Вдруг она спохватилась, что из-за собственного желания чуть не забыла о своей обязанности – отдать признательный свой взгляд счастью, возвышающемуся самым подобающим образом. И она подняла брови и любо взглянула на мужчину, стоявшего перед ней стопами на ложе. Он – его позвал её манящий взгляд – приблизился к ней и был теперь близко от неё, и близость эта была чувственна. Она взяла ловкими пальчиками его взбодрённое гранатовое яблоко и приложила его к своему рту, так что пальчики вдавились в мякоть прижимая яблоко к нижней губе. От восторга кровь у него застыла, а в палате всё было внимательным и ожидающим.