Валерий Захаров - Кащей

Старик внимательно посмотрел на Койлина:

– Кто тебе это дал? Указал он пальцем с почерневшим ногтем на пластинку, висящую у Койлина на шее.

– Сколько я себя помню, она была у меня с рождения.

– А кто твои родители?

– Не знаю. Я всегда был сиротой. – Койлин замолчал, раздумывая, стоит ли рассказывать старику свои приключения. Однако старик ободряюще похлопал Койлина по плечу.

– Ничего не бойся, я не сделаю тебе зла. Думаю, ты его уже и так нахлебался. Отдохнёшь, наберешься сил, и пойдёшь своей дорогой. А она у тебя будет ой, какая длинная!

Койлин быстро восстанавливал силы. Мышцы его окрепли, он занимался заготовкой дров на зиму, ходил со стариком на охоту, ни разу не возвращаясь без добычи, резал ивняк и плёл корзины, как научил его старик.

Однажды вечером, когда яркие точки звёзд украсили чёрное небо, старик обратился к Койлину.

– Ты не любопытен, и не спрашиваешь, кто я. Может это и хорошо. Если хочешь – слушай, если не хочешь – гаси лучину и ложись спать.

Койлина на самом деле мучил вопрос, кто этот загадочный старец, спасший ему жизнь?

Он даже не знал, как его звать, да и сам не назывался. Старик называл его то малышом, то мальчиком, то юношей, то сынком, а Койлин разговаривал со стариком без всякого обращения.

– Так вот, малыш, и я был когда-то молод. Так же, как и ты, был ловок, силён и смышлён. Жил тем, что помогал отцу заниматься кожевенным ремеслом. Если ты не знаешь, что это за работа, так я скажу, что она не для слабых. В твоём возрасте я вовсю таскал на себе кожи, собранные у мясников, скоблил их, мял, дубил; дел было достаточно, приходись работать от зари дотемна. Ведь из кож делается многое – ремни, сумки, обувь, доспехи, но это уже было не по нашей части. Мы должны были выдубить шкуры, сделать их мягкими, прочными, не поддающимися гниению.

Сами товары делали ремесленники из готовых дублёных шкур, купленных у нас, а то, что оставалось, мы отправляли на рынок. У меня был старший брат, который тоже работал со мной, но иногда, когда работы было особенно много, отец нанимал подёнщиков, которые трудились вместе с нами.

Кожи бывают одинаковые только для тех, кто не имел с ними дела. Например, скли́зок – кожа мертворожденного теленка, используется для одежды и верха обуви. Опо́ек – мягкая, эластичная кожа, полученная из шкур телят-сосунков. Наиболее ценная кожа. выросток – менее эластичная и мягкая, получают ее из шкур телят, перешедших на растительную пищу. Есть ещё я́ловка – кожа коровы, более ценная, чем бычья. Есть и бычи́на – кожа молодого вола. Или бугай – кожа крупных быков, самая тяжёлая и толстая. Над выделанной кожей, от шагрени до замши, прольёшь не один десяток потов, и руки от дубильных рассолов будут грубыми, как седельная кожа. А запах будет стоять такой, что провоняешься им до самой смерти.

Но случилось так, что солёные морские шторма выветрили из меня это запах, хотя кислые хлебные настои, древесная кора для дубления, зола снились мне ещё долго. Да и руки ломило ночью от непосильной работы, так, что приходилось обнимать ими сноп соломы.

Старик задумался, вороша веткой затухающий огонь, видно воспоминания прошлого нахлынули на него. Он долго сидел, глядя на угли, по которым пробегали вспышки пламени, пока вновь не заговорил:

– Однажды мы с отцом поехали на ярмарку продавать кожи. Возле нас вертелся цыган, который понемногу угощал отца выпивкой, и, выждав, когда он напился сильнее обычного, с помощью дружков связал меня, заткнул рот тряпкой и продал вербовщику, набиравшему матросскую команду на корабль. Сбежать я не мог, потому что находился всё время связанный в компании таких же, как я, пленников, с которых бандиты не спускали глаз. Так я оказался среди разбойников и пиратов, которыми заправлял грозный капитан Келпи. Но не думай, что мне сразу же пришлось плавать на парусных кораблях, нет! Мы выходили в море на куррахах. Это были лодки с деревянным каркасом, обшитом хорошо выделанными коровьими и лошадиными шкурами. Днище стелилось из крепких досок, в центре лодки укреплялась мачта с прямым парусом.

Когда капитан узнал, что я владею ремеслом обработки и дубления шкур, он обрадовался так, что пил три дня солодовый виски, который мы закупали в винокурнях монастырей, и в пьяном угаре пропустил не один корабль, гружёный товарами.

Когда капитан, наконец, протрезвел, мы наверстали упущенное. Каждый из нас был не только хорошим воином, но и мастером на все руки. Желающих обслуживать разбойников было мало, хотя мы и платили хорошо, поэтому приходилось многое делать самим: плотничать, столярничать, ковать, чинить лодки, паруса, и многое другое. У нас даже был лекарь, которого мы захватили с французского корабля, но пробыл он с нами не долго. В одной из схваток он погиб, и капитан возложил лечение на меня. Когда я стал возражать, он просто взмахнул мечом над моей головой, сказав: «не сможешь лечить, отрублю голову».