Владимир Буртовой - Беглая княжна Мышецкая

Степан Тимофеевич, повелев казакам накормить посадских досыта, первым ступил на сходни струга.

Длинный и темнобородый, с приметными тремя шрамами поперек лба Игнат Говорухин, прозванный в Самаре Волкодавом за свою непомерную силу, тихо постанывал, когда незнакомый чернец сноровисто перевязывал левое плечо, пробитое пулей у Черной Расщелины. Увидев Степана Тимофеевича, Игнат виновато улыбнулся, сделал попытку приподняться. Сухонький монах, врачевавший Говорухина, успев завязать последний узел, бесшумно отступил от ложа больного. У изголовья остался стоять растревоженный сотник самарских конных стрельцов Михаил Хомутов.

– Прости, Степан Тимофеевич, встать не могу, крови из меня много вытекло…

– Лежи-лежи, казак. – Атаман присел на поданный сотником Хомутовым стул, наклонился над постелью. – Где тебя подстрелили? И где твой напарник? Неужто сгиб?

– Сначала о деле… о главном, а то голова кружится, могу и вовсе потерять сознание… Помогал нам воеводский денщик Тимошка Лосев, которого ты, атаман, спосылал вместе с нами к синбирским стрельцам. Он и свел нас с ними, а более всего с Федькой Тюменевым. Прелестных писем по всему Синбирску пораскидали, большую смуту в головах стрельцов и посадских посеяли…

– Готовы ли синбирские стрельцы да казаки к нам преклониться? – живо спросил атаман, внимательно всматриваясь в бледное, потом залитое лицо Игната Говорухина: и вправду, как бы не потерял сознание, тогда и вовсе ничего не узнать!

– Готовы, Степан Тимофеевич. – Игнат делал заметное усилие, чтобы не терять нить разговора. – Более того, узнав, что воевода Милославский убирает их с северной стены…

Атаман даже привстал на полусогнутые ноги, приблизил го лову почти вплотную к лицу своего подлазчика – не начал ли бредить?

– Как это – убирает с северной стороны? Куда же?

Игнат, все чаще делая остановки в своем рассказе, пояснил:

– Он их переместит на ту стену, которая против рубленного кремля. Оттудова он не ждет вашего приступа… А супротив ваших казаков поставит… вотчинников да детей боярских…

– И много ли таких в остроге, Игнат?

– Много, батюшка атаман… что блох в мужицком тулупе. Когда мы с Никитой Кузнецовым продирались вдоль стены, то насчитывали не менее восьми человек на каждую сажень… В два ряда могут стоять и палить почти беспрестанно… потому как у каждого еще холоп за спиной с запасной пищалью…

– Эх, ты-ы, досада какая, – сокрушенно выдохнул походный атаман Роман Тимофеев, прихлопнув широченной ладонью о колено. – Густо насели боярские клопы в синбирских щелях!

– Много кипятку понадобится, чтоб их поошпарить как следует! – угрюмо буркнул скуластый Ивашка Чикмаз и лязгнул саблей в ножнах, словно прямо со струга ему идти уже на новый приступ синбирской тверди с князем и воеводой Милославским.

– Мы вот о чем уговорились… с синбирскими стрельцами, – негромко проговорил Игнат и, взглядом попросив атамана на клониться, начал шептать Степану Тимофеевичу в ухо то, о чем они порешили с Федором Тюменевым. Под конец негромко, устало закрыв глаза, сказал и о судьбе Никиты Кузнецова:

– Укараулили нас воеводские ярыжки, а средь них за вожака был самарского воеводы Алфимова холоп Афонька. Переняли нас у челна, когда возвращались к тебе, батько атаман. Я в челне уже был, Никита и провожатый наш, стрелец Титок, на берегу бились. Меня вон пуля пробила, я на дне завалился, а что с Никитой… ежели жив, то теперь у Милославского на дыбе… А может, срубили на тех камнях, вместе с Титком…

Заскрипел зубами Михаил Хомутов, на бритых скулах желваки вздулись – знал, чем грозит верному другу боярская пытошная: воевода Милославский с живого шкуру снимет, дознаваясь о единомышленниках среди синбирских стрельцов, потому со стоном прошептал:

– Прости нас, Никитушка, коль жив в сей час! Кабы мог я чем помочь тебе…

Степан Тимофеевич насупил брови над темными карими глазами, до хруста в суставах стиснул кулаки – о том, чтобы вот теперь же проникнуть в подземелья синбирского кремля и выручить своего товарища, не могло быть и речи – крепко и недреманно сидят в крепости московские стрелецкие полки, не сыскать скорого ключа к воеводской темнице… А стало быть, надо думать о главном!

– Ну что же, воевода Борятинский! Теперь ты, как ни крути, как ни мути, да норови, чтоб самому живу уйти! Поутру мы из-под тебя одну ногу-то непременно выдернем! Так ты, Игнат, говоришь, что синбирские стрельцы, чтобы сбить воеводу с толку и не вызвать до поры подозрения, будут палить по казакам одними пыжами?