Олег Яковлев - Повесть о Предславе

Серебрилась под мостом внизу Стугна, вот уже и Василёв[111] с высокой колокольней показался впереди. Двое ратных отделились от отряда и подскакали к Владимиру.

– Княже! Сами мы василёвские. Отпусти родных повидать! – взмолился молодой дружинник в сером вотоле[112] и высокой войлочной шапке, которую торопливо стянул с кудрявой головы.

Его товарищ, постарше, с вислыми густыми усами, в которых пробивалась седина, и сабельным шрамом на щеке, молчал.

– Ну, что ж, Ратибор и ты… – Владимир припомнил имя старшего и улыбнулся. – Стемид! Поезжайте. Токмо про пир не забудьте. В день Рождества Богородицы учиняю! Коли опоздаете, выгоню из дружины! – шутливо, с напускной сердитостью добавил он. – Ну а мы далее скачем. Уж Киев недалече!

…В стольный въехали в жаркий полдень. Едва успел Владимир сойти с коня и снять при помощи холопов корзно, как подскочила к нему Предслава. Подпрыгнув, она повисла у отца на шее, смешно визжа от радости и восклицая:

– Батя! Батюшка!

«Хоть кто-то из родни меня любит!» – подумалось вдруг Владимиру, когда он огляделся по сторонам, уловив насмешливую улыбку рябой Мстиславы, хмуро понурившего голову Позвизда и косой неодобрительный взгляд хромого Ярослава.

Впрочем, мысль эта как пришла, так и ушла, утонула где-то на задворках сознания. Навстречу князю уже спешил с крестом в деснице епископ Анастас, а за ним следом шёл Александр, спаситель Киева от печенегов.

Приняв благословение святого отца, Владимир тотчас подозвал к себе, крепко обнял и расцеловал воеводу.

– Спаси тя Бог, Олександр Попович! Доблестью твоею и отвагою спасён ныне Киев-град от лютого ворога!

Князь торжественно повесил на шею Александра золотую гривну. Многие бояре завистливо закачали головами. Такая гривна была сродни огромному богатству.

В бабинец князь заглянул уже поздним вечером. Алёне подарил большую серебряную чашу, украшенную сказочными птицами. Не забыл и рябую Мстиславу, надел ей на запястье широкий пластинчатый золотой браслет с чеканным изображением оленя и воина с копьём в деснице. Раздав дары, князь проследовал в светёлку к своей любимице. Поцеловал улыбающуюся Предславу в чело, вопросил об учении, об осаде.

– Не страшно ль было, дочка?

– Страшно, отче, – призналась девочка. – Особо… особо Володаря боюсь. Тёмный весь он какой-то, а очи так и сверкают.

– Володаря? – Владимир нахмурился. – Да позабудь ты о нём. Верно, не узришь николи его боле. Ты вот погляди лучше, что я тебе привёз.

Князь разжал сомкнутые пальцы. На грубой мозолистой деснице бывалого воина ярко сверкали маленькие серёжки с тёмно-синими самоцветами. Предслава ахнула от восхищения.

– Это тебе, – промолвил Владимир. – Носи на здоровье.

Юная княжна радовалась бесценному подарку. Лицо её светилось от радости и счастья. Тревожные думы о злодее Володаре ушли, покинули её, скрылись на время. Пройдёт много времени, прежде чем снова подступят к ней эти грозные, бередящие душу воспоминания. Пока же наступала мирная жизнь с её малыми и большими заботами и свершениями.

Немало лет минуло после осады Киева печенежскими ордами. Убит был в степи своими сродниками-соперниками хан Тимарь, воеводы Александр и Ян Усмарь ходили в степь за Сулу[113], пленили и привели на Русь другого хана, Родомана, вместе с тремя сыновьями. В Киеве, как всегда, шумно праздновали победы, закатывали на княжеском дворе многолюдные пиры, на которых рекой лилось вино и звенели яровчатые[114] гусли.

А меж тем на крутых обрывистых берегах Сулы, Стугны, Выстри[115], Трубежа[116], на гребнях старинных Змиёвых валов[117] росли, как грибы ранней осенью после обильного дождя, сторожевые крепости. Стучали топоры, визжали пилы, и вздымались ввысь, нависая над речными просторами, над степью, мощные дубовые стены со смотровыми башнями, с обитыми железом воротами и широкими площадками заборолов. Русь защищала себя от разбойничьих степных набегов, отодвигала, шаг за шагом, от своих рубежей лютые печенежьи орды.

Впрочем, были не только войны, были и миры, и долгие переговоры, бойко шла и торговля на степном пограничье.

Крепил князь Владимир и связи на Западе. Заключил он мирные договоры с князьями венгерским, богемским и польским. Жизнь на Руси постепенно поворачивала в мирное русло. И чтобы укрепить единство рыхлой разрозненной державы, в которой каждое племя сохраняло покуда свои обычаи, быт, молилось втайне старым языческим богам, велел возводить князь повсюду города, строить церкви на месте поганых капищ, посылал в разные концы Руси отряды дружин. В городах сажал Владимир на столы подросших сыновей. Святополку, сыну Ярополковой наложницы-гречанки, дал в удел Туров в земле дреговичей, Ярослава определил поначалу в Ростов, но после перевёл в Новгород, Мстислава отправил в далёкую приморскую Тмутаракань, Святослава – в Древлянскую землю, Станислава – в Смоленск. Настала пора получать столы и младшим сыновьям – Позвизду и двоим наипаче прочих любимым отцом чадам, рождённым от царевны Анны, – Борису и Глебу. Приняв решение, Владимир собрал сынов в горнице.