Лариса Склярук - Книга странствий

Видимо, почувствовав на себе чужие взгляды, мельник повернулся к окну и всмотрелся в него, но разглядеть во тьме за окном ничего не смог, тем более что приятели быстро юркнули вниз к земле и, стараясь не шуметь, поспешили вокруг мельницы к крыльцу. Дверь оказалась незапертой, и мельник, который, успокоившись, отвел взгляд от окна и вернулся к наполнению мешков, был внезапно атакован.

Быстро ворвавшись в помещение и не тратя времени на разговоры, во-первых, потому, что и разговаривали-то они с венграми на разных языках, но в большей степени потому, что уже привыкли к грабежу, франки начали бесцеремонно наполнять принесенные с собой мешки: Эрмон – мукой, а Жак – пшеницей, так как он очень переживал, что его кобыла вынуждена есть только траву, от которой у лошади начинались желудочные колики. Жаком давно владела мысль, что, если кормить лошадь отборной пшеницей, она не будет так дряхлеть и наберет силы. И заботливый Жак нагреб целый мешок зерна.

Мельник попробовал помешать франкам хозяйничать, но его с силой оттолкнули. Ударившись спиной о деревянную стену, хозяин съехал по ней на пол, а затем на коленях выполз за дверь. Поглощенные делом, Эрмон и Жак не обратили на исчезновение мельника никакого внимания. Они уже привыкли к безнаказанности и потеряли осторожность, а зря.

Заскрипела дверь, и, оглянувшись, франки обомлели. Возле дверей стоял все тот же пожилой мельник, но за его спиной маячили два таких здоровых молодца с увесистыми дубинками в руках, что это обстоятельство сильно обнадеживало мельника в скором торжестве справедливости. Мельник улыбался ласково и как бы даже подмигнул растерявшимся воришкам, словно хотел сказать: «Сейчас, сейчас мы доставим вам полное удовольствие».

Старые синяки на спине и плечах Эрмона неприятно заныли. Жак с шумом втянул носом воздух и поскреб заросли на щеке.

Через несколько минут все участники «сражения» были покрыты мукой с головы до ног. На вспотевших лицах образовались белые маски, делая их неузнаваемыми. Стараясь прорваться к двери, Эрмон отбивался палкой. И надо сказать, что в драке он был не столь ловок, как в работе языком. Может быть, если бы Жак также отбивался, пилигримы отделались бы лишь синяками. Но Жак, одержимым своей идеей спасения лошади, как клещами, вцепился в мешок, наполненный пшеницей, и, прижимая его к груди, только старался увернуться от ударов.

– Брось мешок! – кричал Эрмон. – Дерись, баран пустоголовый!

Но втянув голову в плечи и набычившись, Жак лишь выставлял плечи навстречу дубинкам. Нежелание упрямого франка расставаться с мешком не принадлежавшего ему зерна вызывало в венграх вполне обоснованное раздражение, и они выплескивали это раздражение, колотя воров безжалостно и вдохновенно.

– Беги! – заорал Эрмон, когда они, наконец, с трудом добрались до спасительной двери. Рванувшись напролом, Жак буквально вывалился за дверь, успев все же получить напоследок сильный удар по голове. Следом выскочил Эрмон.

Ночь уже вступила в свои права. Отсутствие луны делало темноту непроглядной. Но тихий шум реки указал обратный путь. Не слыша за собой погони, Эрмон шагнул с берега прямо в воду, вымыл лицо, напился шумно и жадно, словно пришедшее на водопой животное. Повернув голову, он с удивлением увидел, что Жак все еще стоит на том же месте, где они остановились.

– Ты что же, не хочешь пить? – удивился Эрмон. – Да брось ты, наконец, свой мешок – вцепился, словно он полон золота.

Вдруг коренастый, крепкий, полный нескончаемых жизненных сил Жак, не говоря ни слова, упал, как подрубленное дерево. С тихим шуршанием из опрокинутого мешка потекло на траву зерно. И именно это ранее столь горячо прижимаемое к телу зерно, а теперь брошенное и рассыпаемое, заставило сердце Эрмона болезненно сжаться. Он сделал шаг к Жаку и недоверчиво окликнул:

– Эй, ты чего?

Ответом было молчание. Эрмон постоял еще секунду, не веря происходящему, а затем бросился к мужчине, перевернул того на спину и вдруг почувствовал, что его рука стала мокрой. Он поднес руку к глазам и в свете восходящей луны увидел, что это кровь. Она текла толчками из пробитой головы Жака. Последний удар, который получил Жак, повернувшись спиной к нападавшим, оказался для него роковым.

Оторвав кусок рубахи, Эрмон, как мог, забинтовал голову мужчины, пытаясь остановить кровь, обмыл лицо и шею. При этом он все похлопывал Жака по щекам, пытаясь привести того в чувство.

– Эй, эй, баран пустоголовый, очнись, – ласково приговаривал он.