Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 11

— Паписты, — рассуждал Джайлс Гозлинг, — племя стойкое, похожее на пять пальцев, сжатых в кулак, и мой гость, уж наверно, отыскал бы себе приют у богатого сквайра в Бесселси, или у старого рыцаря в Вуттоне, или в каком ином ихнем римском логове, вместо того чтобы жить в общественном заведения, как подобает всякому настоящему человеку и доброму христианину. А к тому же в пятницу он вовсю приналег на солонину с морковкой, хотя на столе были самые лучшие жареные угри, какие только ловятся в Айсисе.

Честный Джайлс поэтому уверил себя, что его гость не католик, и со всей учтивостью и любезностью стал упрашивать незнакомца хлебнуть винца из прохладного кувшина и удостоить вниманием скромное пиршество, которое он устроил в честь возвращения (и, как он надеялся, исправления) своего племянника. Незнакомец сперва покачал головой, как бы отклоняя приглашение. Но хозяин продолжал настойчиво упрашивать его, приводя в качестве неотразимого довода высокие достоинства своей гостиницы, а также ссылаясь на отрицательное мнение, которое могут составить себе о подобной необщительности добрые жители Камнора.

— Клянусь вам, сэр, — говорил он, — это вопрос моей чести, чтобы люди у меня в гостинице веселились вовсю. А есть ведь у нас в Камноре злые языки (да где их только нет?), которые отпускают всякие нелестные замечания о людях, надвигающих шляпу на брови, в том смысле, что они, дескать, обращают свои взоры к минувшим временам, вместо того чтобы наслаждаться благословенным солнечным светом, ниспосланным нам господом в сладостных взорах нашей верховной повелительницы, королевы Елизаветы, да благословит ее небо и пошлет ей долгие лета жизни!

— Знаете ли, хозяин, — ответил незнакомец, — в том, что человек предается своим собственным мыслям под сенью собственной шляпы, нет же ведь, конечно, никакой измены. Вы прожили на свете вдвое больше меня и должны знать, что есть мысли, которые невольно одолевают нас, и совершенно напрасно говорить им: «Рассейтесь и дайте мне возможность снова стать веселым!»

— Вот уж, право, — возразил Джайлс Гозлинг, — если вас одолевают такие грустные мысли и от них никак нельзя отделаться на нашем простом английском языке, то тогда мы пригласим одного из учеников отца Бэкона из Оксфорда, чтобы отогнать их прочь заклинаниями с помощью логики и древнееврейского языка. А что вы скажете, мой благородный гость, если мы утопим их в великолепном красном море бордо? Право, сэр, извините меня за смелость. Я старый хозяин и люблю маленько поболтать. Такое желчное, меланхолическое настроение совсем не идет вам. Оно не подходит к сверкающим ботфортам, нарядной шляпе, новехонькому плащу и полному кошельку. Провались оно к дьяволу! Оставьте его тем, у кого ноги обмотаны пучками сена, головы покрыты войлочными шапками, куртки тоньше паутины, а в кошельках нет даже и мелкой монетки с крестом, чтобы не дать демону меланхолии затеять там свои пляски. Веселее, сэр! Иначе, клянусь этой бесценной влагой, мы изгоним вас из нашего веселого и радостного сборища в туманы меланхолии и в страну уныния. Вот перед вами компания добрых людей, жаждущих веселья. Не хмурьтесь же на них, как дьявол, созерцающий Линкольн.

— Вы хорошо говорите, почтенный хозяин, — сказал гость с меланхолической улыбкой, которая придавала его лицу какую-то особую привлекательность. — Вы хорошо говорите, мой жизнерадостный приятель, и тот, кто угрюм, как я, не должен мешать веселью счастливых людей. Я готов от всего сердца выпить круговую с вашими гостями, чтобы меня тут не называли человеком, испортившим всем удовольствие от пирушки.

Сказав это, он встал и присоединился к остальной компании. Ободренная руководством и примером Майкла Лэмборна и состоящая преимущественно из личностей, весьма расположенных воспользоваться благоприятным случаем и весело угоститься за счет хозяина, она уже кое в чем перешла за пределы умеренности, как видно было по тону, которым Майкл осведомлялся о своих старых знакомых, и по взрывам хохота, коими встречался каждый ответ. Сам Джайлс Гозлинг был несколько смущен непристойным характером этого веселья, особенно потому, что невольно чувствовал уважение к своему незнакомому гостю. Поэтому он остановился на некотором расстоянии от стола, занятого шумными бражниками, и попытался чем-то вроде защитительной речи оправдать все их вольности.

— Слушая болтовню этих ребят, — сказал он, — вы можете подумать, что все они, как один, живут тем, что орут на дорогах: «Кошелек или жизнь!» Однако завтра же вы можете увидеть, что все это ремесленники, занятые тяжелым трудом, и тому подобное. Одни отрежут вам на дюйм короче материи, другие выплатят вам за прилавком по векселю светленькими кронами. Вот этот торговец шелками заломил шляпу набекрень над своей курчавой головой, которая похожа на косматую спину пса-водолаза, он ходит нараспашку, плащ у него съехал набок, и прикидывается он забиякой и чуть ли не разбойником, А в своей лавке в Эбингдоне он весь, от складной шляпы до блистающих сапог, так же подтянут и безупречен в одежде, как будто его назначили мэром города. Он. так рассуждает об уничтожении изгородей и вылазках на большой дороге, что можно подумать, будто он каждую ночь рыскает где-то между Хаунслоу и Дондоном. А на самом деле вы найдете его спокойно спящим на пуховой постели, причем с одной стороны у него свечка, а с другой — библия, чтобы отгонять прочь нечистую силу.