Юрий Иванов-Милюхин - Разбойничий тракт

Дарган обернулся на летящего за ним малолетку, хотел было напомнить ему о приказе, но увидел, как тот по-лошадиному вытаращил глаза и раззявил рот, крича что-то несуразное, и понял, что вразумлять казачка сейчас бесполезно. Он выругался и заметил вдруг, как сорвалась навстречу казакам лавина тяжелой кавалерии неприятеля. Вперившись в нее зрачками, Дарган отобрал жертву – огромного кирасира на могучем скакуне, похожем на лошадь былинного Ильи Муромца. Приподняв пику, он направил ее острие не на панцирь, а под подбородок противника. Бывалый казак помнил про толщину и прочность кирасы неприятеля, и теперь пойти напролом его не заставили бы никакие обстоятельства.

Сколько раз за последние два года наконечник его пики соскальзывал с вражеских доспехов, предоставляя жизни повисать на волоске, столько же раз Дарган снова и снова пытался проткнуть их, накапливая опыт и расплачиваясь за него рубцами на теле. Но всякий раз оказывалось, что французский доспех сделан на совесть.

Глаза казака видели только кирасира, уверенно несущегося на него, мир перестал существовать, он сузился до пятачка, уместившегося под вражьим шлемом с высоким гребешком. Когда до противника оставалось не больше двух с половиной сажен, Дарган повел копьем влево, а уздечку рванул вправо, заставляя коня завернуть голову едва не на собственную спину. Он знал по опыту, что конь, в спокойной обстановке выполнявший команды беспрекословно, в горячке боя мог его не послушаться, вгрызаясь зубами в груду тел и не ощущая собственной боли. Сейчас же он с жутким всхрапом прыгнул в сторону, и острие кирасирского копья, направленное в сердце казака, лишь порвало рукав на черкеске, зато широкий наконечник казачьей пики угодил как раз под квадратный подбородок француза, проткнул горло насквозь и выперся из затылка. Кавалерист вместе с русской пикой вылетел из седла и всем телом ударился о землю.

Дарган не оглянулся, он даже не чувствовал, что нервная дрожь, бившая его перед наступлением, уступила место звериному азарту, им овладела только жажда крови, жажда мести за погибших друзей, так и не увидевших стен знаменитого города Парижа. Выдернув из ножен шашку, он бросился на следующего противника, успев срубить ему голову раньше, чем тот его заметил. Но третий всадник в шлеме, разукрашенном перьями, наверное, старший офицер, а то и целый генерал, приготовился подравнять плечи ему. Попыхивая ослепительно сверкавшей на солнце сабелькой, француз упорно приближался на расстояние удара.

Вокруг вертелась настоящая карусель, не представлялось возможным разобрать, чья лошадь подталкивала родного коня на орущие и ржущие окровавленные обрубки, не было и мгновения, чтобы оглядеться вокруг и оценить обстановку. Дарган лишь интуитивно чувствовал, что следом упорно пробирается потерявший рассудок малолетка из пополнения, прибывшего из станицы Стодеревской, откуда был родом он сам.

А кирасирский военачальник напирал. Вероятно, он видел недавние подвиги казачьего урядника и во что бы то ни стало решил его уничтожить. Как бы походя он отхватил руку казаку, махнувшему в его сторону шашкой, срубил потерянного кем-то малолетку, не стал церемониться и с загородившей дорогу лошадью, полоснув ее лезвием по горлу.

Дарган принял вызов. Этот потомок русских старообрядцев, испокон веков живущих на левом берегу Терека, и дерзкого джигита из чеченского тейпа, посватавшего его прабабку, был заводным парнем. Зрачки его вспыхнули бешеным огнем, губы растянулись в белую линию, руки стали горячими от прилива силы. Он выбросил шашку перед собой и закрутил ею, создавая подобие сверкающего круга, чем возбудил противника еще больше. Тот заставил огромного коня грудью расшвырять лошадиные крупы с человеческими тенями на них и продрался на расстояние удара, поймал момент, приподнялся в седле, со свистом рассек воздух саблей.

Казак едва успел отклониться, светлая линия на миг отрезала его от мира, принудив по-иному взглянуть на действительность. С ответным ходом он тоже опоздал, противник снова был начеку. Будто издеваясь, кирасир закрутил саблей сплошной стальной круг, точно такой же, какой перед этим показал Дарган. Он джигитовал с такой ловкостью, словно всю жизнь прожил у подножия Кавказских гор, при этом улыбаясь во весь большой рот на красивом усатом лице. И это его умение вкупе с наглой усмешкой отрезвляло, призывая казака к проявлению не только смелости, но и разума. Дарган осознал, что с подобным врагом ему вряд ли удастся справиться, он зарычал по-звериному, извлекая из глубин души новые силы для защиты теперь уже собственной жизни.