«Если все же появится, постараюсь спрыгнуть на ходу или влезу на крышу», – решил Сигизмунд. Без позволения начальства бросить полк, спешить в столицу заставило дошедшее до фронта известие о неожиданной смене власти.
В депеше начальник Петроградского военного округа Г. Полковников сообщал:
Положение угрожающее. Идет планомерный захват учреждений, вокзалов, аресты. Никакие приказы не выполняются. Сознавая всю ответственность перед страной, доношу, что Временное правительство подвергается опасности потерять полноту власти.
Радиограмма была помечена 24 октября. На следующий день в Ставке перехватили радиограмму с борта крейсера «Аврора», вставшего у Николаевского моста напротив Зимнего дворца:
От имени военно-революционного комитета приказываю быть в полной боевой готовности, усилить охрану вокзалов, не допускать в город воинские части, которые могут быть направлены против народа.
Эрлих мучился в догадках: «Ясно пока лишь одно – случилось нечто неординарное, ужасное, чье имя бунт, переворот, восстание. Где главком Керенский, отчего о нем ни слуха ни духа? Убит, бежал? Почему правительство не принимает неотложных мер по наведению порядка?».
Вопросы роились, их становилось все больше, ни на один не было ответа. Когда с опозданием на фронте узнали о свержении правительства, аресте министров, опубликовании в газетах декретов о мире, земле, поручик переоделся в солдатскую шинель и поспешил на ближайшую станцию, с трудом добрался до Киева и после двух пересадок попал в состав, идущий в Питер.
В скрипучем, расшатанном вагоне на нового пассажира никто не обратил внимания, лишь когда Эрлих попытался потеснить дремлющую в обнимку с тугим мешком женщину, услышал:
– Не шибко толкайся! Сама толкну так, что в окно вылетишь.
Смолящий самокрутку мужичок подтвердил:
– Она это запросто сделает, кулаки у бабы пудовые. – Подвинулся на лавке: – Садись, солдат, в ногах правды нет, долго не простоишь.
Эрлих поблагодарил, смежил веки, но вздремнуть не позволили духота, храп, клубы табачного дыма.
Дышать спертым воздухом было выше всяких сил, и Эрлих собрался открыть окно, но со всех сторон зашикали:
– Нечего холод напускать! Иль в окопах не нахолодился?
– Геть от окна!
– Не лезь, коль не просили!
Эрлих робко напомнил, что нечем дышать, и услышал:
– Не помрешь. Мы вот живы, не кашляем.
Эрлих вернулся на свое место. Хотел расстегнуть на шинели крючки, опустить воротник, снять шапку, но вовремя вспомнил, что одет в офицерский китель, пассажиры, по всему, ненавидят золотопогонников.
Напротив Сигизмунда неспешно разговаривали:
– Послушать тебя, выходит, что войне скоро конец, так?
– Заместо войны придет демократический мир.
– Это как понимать? По-старому платить за землю?
– Землю передадут безвозмездно тем, кто ее обрабатывает, у кого руки в мозолях, заводы с фабриками перейдут к рабочему люду. Прочти декрет, там про все ясно сказано.
– То, что отныне новая власть, понятно. А как понять – рабочий контроль на производстве?
Собеседник помялся, не найдя ответа, обратился к поручику:
– Может, ты растолкуешь? На фронте митинги были, чай, слышал, что говорили про контроль.
У Эрлиха не было желания принимать участие в политической дискуссии, и он притворился спящим.
Разговоры в вагоне смолкли и вновь возникли утром, когда черный от копоти паровоз с рядом вагонов замер у Царскосельского вокзала.
С перрона Эрлих вышел на площадь. Дождался трамвая, но в вагон не вошел, остался на тормозной площадке.
Позванивая на стрелках, подскакивая на стыках рельсов, вагон катил мимо серых громад домов, афишных тумб с отсыревшими афишами. Не прекращающий сыпать мокрый снег был больше похож на дождь.
– Слышал, как за шкирку схватили министров-капиталистов? – дернул Эрлиха за рукав усатый мастеровой. – Отправили субчиков в Петропавловку, пусть держат ответ за то, что посылали народ под пули. А Зимний охраняли безусые юнкеришки да бабье из женского батальона, сдались без боя, побросали ружьишки, подняли ручонки – чуть от страха в штаны не наделали. Когда разоружили и отпустили, стали от счастья реветь. Одеты в гимнастерки и штаны с обмотками – умора, да и только!
Другие в вагоне переговаривались шепотом:
– Большевики с Ульяновым-Лениным от радости, что вселились в Зимний и Смольный институт, глушат спирт и другие крепкие напитки, которые взяли в винных складах. Впервые рискнул выйти из дома – вчера еще стреляли на улицах. Поверьте, не пройдет и пары дней, как Керенский приведет войска, они подавят бунт, чье имя – насильственное свержение законной, избранной народом власти. Если в самое ближайшее время не расправятся с мятежниками, не наведут порядок, наступит анархия, начнется разгул бандитизма.
Читать дальше