Дмитрий Абрамов - Новый Рим и славяне. Византийские мотивы славянства и Руси

Юстиниан посмотрел на ещё более порозовевшую лицом супругу и продолжал свою речь:

– Конечно, можно ещё потерпеть недолго и, укрывшись во дворце, дождаться подхода надёжных войск. Но сейчас сил для обороны дворца недостаточно. Да и корабли с верными моряками уже подошли к пристани и готовы принять на борт и нас, и весь наш двор. Мы должны решиться… – на этом император осёкся и обвёл глазами присутствующих.

И тут раздался сильный и красивый голос Феодоры:

– Лишним было бы теперь, кажется, рассуждать о том, что женщине неприлично быть отважною между мужчинами, когда другие находятся в нерешимости, что им делать и чего им не делать. При столь опасном положении должно обращать внимание единственно на то, чтобы устроить предстоящие дела лучшим образом. По моему мнению, бегство теперь больше, чем когда-нибудь, для нас невыгодно, хотя оно вело бы и к спасению. Тому, кто пришёл на свет, нельзя не умереть; но тому, кто однажды царствовал, скитаться изгнанником невыносимо! Не дай бог мне лишиться этой багряницы и дожить до того дня, в который встречающиеся со мной не будут приветствовать меня царицею! Итак, государь! Если хочешь спасти себя бегством, это нетрудно! У нас много денег; вот море, вот суда! Но смотри, чтобы после, когда ты будешь спасён, не пришлось тебе когда-нибудь предпочитать смерть такому спасению. Нравится мне древнее изречение, что царская власть – лучший саван.

Базилиса умолкла, и в зале на несколько мгновений воцарилась гробовая тишина. Затем в центр зала вышел Велисарий и, обратясь к Феодоре, склонил перед ней голову, произнося:

– Достойна ты, госпожа, восхищения и преклонения. Воины отдадут жизнь за тебя и нашего базилевса, если только повелит.

С этими словами и с вопрошающим взором он развернулся к Юстиниану. Обезоруженный и восхищённый словами супруги император отвернул взор от полководца, потупил очи. Затем вздохнул и после минутного раздумья молвил:

– Велю мятеж подавить немедля!

Ипподром ревел тысячами глоток, гремел и звенел ударами оружия о щиты. Восставшие готовились идти на приступ дворца. Тем временем Велисарий с отрядом стратиотов и симмахов Хилвудия прорвался через дымящиеся развалины и явился неожиданно в южном секторе беговой арены. Германцы во главе с Мундом через Ворота Мёртвых (Некра) ворвались в цирк с северо-востока. Внезапно напав на толпу, запертую внутри стен, воины осыпали её градом стрел. Затем в ход были пущены мечи. Первым в гущу бунтовщиков с мечом в руке ринулся Велисарий, увлекая за собой стратиотов, ссекая и сминая всех, кто стоял на его пути.

Хилвудий и его симмахи пустили несколько тысяч стрел и сразу накрыли лучших воинов противника. Крики боли, ужаса и отчаяния огласили арену и трибуны. Стратиг велел метать кии, дротики и разить всех, кто оказывал хоть какое-то сопротивление. Потоки крови залили арену и скамьи. Сотни восставших, несмотря на нараставшую панику, отчаянно защищались. Хилвудий с копьём в руке в окружении нескольких своих соплеменников прорвался на середину цирковой арены. Остальные симмахи, кто как мог, продвигались за ним. На пути стратига встала группа воинов во главе с атлетически сложенным предводителем, облитым чешуйчатым панцирем и державшим меч в деснице. Тот первый обрушил сокрушительный удар на Хилвудия. Но стратиг ловко увернулся от разящего удара меча, прянув влево, и нанёс атлету удар копьём с правого бока, не закрытого щитом. Копьё вошло чуть выше плеча в шею. Противник издал предсмертный крик, переходящий в булькающий хрип, выронил меч и упал на колени, держась за горло. От удара кровь из раны брызнула и стала заливать доспехи. Соратники Хилвудия, среди которых был его двоюродный брат Ватиор (Ратибор), обрушились на воинов, окружавших атлета, и стали сминать их ударами сулиц и секир. [11] Сулица – разновидность метательного оружия. – Примеч. ред.

Мгновенно обозрев место схватки, стратиг увидел, что в нескольких десятках локтей от него среди кучи бунтовщиков храбро сражаются два германца из отряда Мунда. Один из них уже припал на левое колено и только пассивно оборонялся, укрываясь круглым щитом от ударов, сыпавшихся на него с разных сторон. Бунтовщики с железными прутьями в руках перебивали ему кости и рёбра. Лишь его голова была надёжно укрыта щитом. Другой, с длинным германским мечом, зажатым в обеих дланях, крушил наседавших врагов.

– Премоги! Свароже! – издал боевой клич антов Хилвудий и ринулся в сторону германцев.