Елена Свительская - Старый шаман

Ён Ниан ужасным рос. Он часто мучал Гу Анга, из-за которого часто плакала его мать. Хотя тот и не делал ничего. Не у него привычка была разбивать старые драгоценные вазы. Не он украл нефритовое кольцо. Хотя нашли его у него.

Ох, и радовалась в те дни главная госпожа! Ох, и мечтала от первенца мужа избавиться!

Но когда-то добрый сердцем Гу Анг защитил от подвыпивших чужих рабов Кэ У, дочь умершей наложницы. Сам тогда сильно пострадал, хромал с тех пор. Она же смогла убежать, покуда они отвлеклись на него. Потом рабов хозяин их на глазах Хон Гуна и прислуги своей всех забил до смерти. И дружили соседи с тех пор как обычно. А рабы… а кому дело есть до сдохшего раба! Тем более, что дерзнули касаться руки молодой госпожи, говорили мерзости ей, напугали страшно.

А как притащили Гу Анга связанного на пыточной двор, так прорвалась молодая госпожа туда – ещё и десятка ударов не нанесли – и на колени упала перед отцом. И сказала, что это она украла кольцо. В слезах стояла часа три на коленях перед покоями господина, покуда тот тяжело думал, что же делать теперь с неожиданным её признанием.

Её страшно тогда избили. В чулане, лишь при отце. Мол, даже если и дочь старшая господина, должна место своё знать, не завидовать женщинам старшим, что у них украшения красивее, тем более, чтоб не смела больше воровать, врать и подставлять других. А Гу Анг, сын рабыни, остался тогда живой. Раба бы за воровство не пощадили, забили бы в назиданье другим.

А она, избитая и отпущенная, зашаталась от слабости, упала в пути, да угол стола зацепив, ослепла на левый глаз. С ужасным шрамом на лице ходила. Хотя прекрасным было до того её лицо. Но стало теперь ужасным.

И, хотя она дочерью была влиятельного Хон Гуна, даже из семей купцов никто в жёны её брать не хотел. Совсем.

Ён Ниан открыто смеялся над ней, уродиной звал. Говорил, что на свете одна только дура такая родилась. На что подставилась, соврав, будто сама украла кольцо?

– Ты не поймёшь, – с улыбкой краткой раз лишь сказала Кэ У, но улыбка её не была видна целиком за прядью широкой и краем шали, расшитой жемчугом, что закрывали её лицо на половину.

– Я не пойму, – с усмешкою подтвердил младший брат её и наследник семьи, лениво обмахиваясь роскошными веером с изящейнейшими иероглифами и горами, рукою сделанными лучшего столичного мастера. – У женщин только лишь есть всего, что красивое лицо, – взглядом насмешливым скользнул по одеяниям поверх её быстро вздымавшейся груди. – И ещё кое-что. Но то у женщин у всех одинаковое. А ты потеряла своё лицо из-за него. Из-за сына раба!

Хотела что-то девушка сказать ещё, но смолчала. И, поклонившись молодому господину, дня пожелав прекрасного ему, голову гордо подняла и с достоинством ушла.

Но отец, случайно увидевший их двоих рядом… с чего бы это вдруг рядом их двоих?.. Он, испугавшись, ближе подошёл. И всё расслышал Хон Гун. Он морщился и сердито сжимал кулаки. Он от гнева свой веер сломал, в руке его ручку раздавив и бумагу порвав. Ухмыльнулся краешками губ Ён Ниан, но виду не подал, что приметил его.

На тот раз обошлось.

Но в дни другие шутить над сестрою изуродованной продолжил наследник Хон Гуна. И мрачнел, и есть отказывался в некоторые дни усталый хозяин усадьбы, влиятельнейший чиновник столицы. Но почти совсем бесправный внутри своей семьи. Он уже второго своего ребёнка защитить не сумел! Хотя слёзы его не видел никто. В темноте слёзы не видны. Особенно, если молча зубами рукав закусить и смолчать. Особенно, если под видом простуды и важного дела по службе избежать всех своих женщин и жён.

И ликовала старшая госпожа, видя хмурость и недомогания проснувшиеся супруга. Ужели боги молитвы услышали её? Ужели скоро поместье и богатство всё сыну её всё перейдёт, да право командовать им?..

Она не любила супруга своего. Её родители сосватали за него, а увидела раз первый у брачного ложа, при свете светильников, когда он с головы её красное покрывало снял. Она любила когда-то охранника молодого в родном доме. И никому не сказала о том, даже тому. Она умною девочкою была. А потом муж, переезд… она уже забыла, что когда-то любила.

Как и хотелось ей, сына молодого её, ребёнка единственного – дочь поздно родилась и рано умерла, в первый ещё год, случайно чернильницу на себя уронив, глаза чернилами заляпав, да, отползая, с лестницы упав – его во всём Сяньяне знали. Да только дурно говорили всегда о нём.

А об Гу Анге говорили с теплотой. Он ещё часть денег, отцом подаренную за отправку важного письма в другую, далёкую провинцию, к давнему другу, ставшему там губернатором, бедным семьям Сяньяна раздал.