Сергей Сухоруков - Корона Витовта

– Бандиты они или солдаты, сударь, я думаю, это неважно, – возразил Краус. – Важно, что они – лучшие, а я нашел вам лучшего из них!

– Кого это ты называешь лучшими? – возмутился швейцарец. – Бандитов? А, может, ландскнехтов? Эти свиньи всегда были негодными солдатами и брали верх все больше числом своим. Уверен, и этот такой же, как и вся их немецкая сволочь. Зря только время теряем, ваша милость!

Саксонец и глазом не моргнул на оскорбление в адрес своей нации, шляхтич же недоверчиво глянул на слугу. Все-таки тот некогда был швейцарским наемником, а неприязнь к конкурентам-ландскнехтам у них в крови.

– Тогда зачем он мне нужен, если он так плох? – рассердился поляк.

– Этот-то точно хорош, – заверил Краус. – Кирхгольмским Львом прозвали его в Лифляндии!

Увлекшись беседой необычных посетителей, Максимилиан, сам того не замечая, шаг за шагом постепенно к ним приближался, стараясь не упустить ни слова. Услышав про «Кирхгольмского Льва», он неосторожно подошел совсем уж близко и был замечен немцем. При виде трактирщика, Краус тотчас же замолчал и приветливо ему улыбнулся, как старому знакомому. Крейцер на правах хозяина был вынужден обеспокоиться о комфорте гостей и спросить об их пожеланиях. Поляк и швейцарец заказали вина и мяса, саксонец – пиво и сыр. Максимилиан дал знак трактирному слуге, Гюнтеру, а сам отошел назад к стойке.

– Я говорю о Теодоре Крейцере, – чуть тише продолжил Самуэль Краус. – Его-то мы и ждем. Не слыхали о таком?

Шляхтич вопросительно глянул на немца, а швейцарец презрительно скривил губы.

– Он и прежде слыл отчаянным малым, – рассказывал саксонец, – но прославился на службе у короля Карла. Парень бился при Кирхгольме за шведов, против ваших, сударь, и бился с львиной отвагой. Отсюда и его прозвище. В той битве немецкому полку случилось схватиться с гусарами. Сказывают, что, когда все товарищи Теодора пали, он еще долго отбивался от этих крылатых дьяволов в одиночку и уложил их с добрый десяток!

Швейцарец, слушая это, продолжал презрительно усмехаться. Не поверил рассказу и поляк.

– Одолел десяток летучих гусаров? Один? «Пустая похвальба!» – уверенно сказал шляхтич. – Впрочем, – припомнил он, – то ведь были л и т о в с к и е гусары. А какие из них вояки? Так. Лоск один да перья. Польских бы ему не одолеть… – будучи уроженцем Мазовии, он ревниво оберегал честь и славу польского воинства.

– Этого я не знаю, – обиделся немец, видя, что ему не хотят верить. – Но плохи литовцы или нет, а наш полк положили весь.

– Не велика доблесть – положить немецкий полк, – не удержался от замечания швейцарец. – Ну, да я не о том. Если весь полк погиб, сам-то он как выжил?

– Мне не рассказывали, – насупленно отвечал Краус. – Вот ты, любезный, почем зря ругаешь нашу пехоту. Ты, по всему видать, сам бывший солдат. Тебе, наверное, виднее. Но что ж тогда шведский король нанял немцев, а не вашего брата швейцарца?

– Глуп он, этот шведский король. Или скуп. А может и то, и другое, – загорячился швейцарец. – Нанял бы наших – победил бы. А ваши-то! С пиками и не одолеть кавалерию!

– Остынь, Бьерн, – одернул слугу шляхтич. – Неплохие и немцы солдаты. То, что они не справились с гусарами, вовсе не позор. Пусть литовские гусары и не так хороши, как… кхм… польские, но и они рубаки тоже изрядные, – нехотя признал поляк.

– Точно, сударь! – оживился Самуэль Краус. – И если вам будет угодно, люди говорят, что Теодор и сам вроде как литвин по происхождению. Пацаненком подобрал его в Литве, возвращаясь с похода на Псков, владелец этого трактира, – саксонец кивнул в сторону стойки, где однорукий осторожно гремел посудой, чтобы не заглушить интересовавший его разговор. – Мальчик вырос в военном обозе. Воспитали его солдаты да маркитантки. Что он видел кроме войны? Вот и вырос он солдатом и солдатом отличным! Вот сказывают, во Франции он…

Шум на лестнице, ведущей на второй этаж трактира, помешал саксонцу продолжить рассказ. Все трое разом туда глянули. По деревянным ступенькам поспешно спускался пожилой мужчина, поправляя на ходу штаны. Следом за мужчиной на лестницу выскочила миловидная полуголая девица с распущенными льняными волосами. Одежды на ней было немного, а та, что была, вызывающе нарушала все эдикты саксонских курфюрстов о правилах ношения одеяния неблагородным сословием. Главным украшением туалета девушки, бесспорно, были белоснежные панталоны, расшитые шелком, которые не посмела бы надеть ни одна приличная горожанка. Такого же цвета чулок обтягивал изящную правую ножку девицы. Левая нога была голой. Платья на девушке тоже не было, но, не совсем забыв о приличиях, она прикрывала грудь скомканным платком в руке. Догнав убегающего мужчину, девица молча вцепилась ему в плащ. Мужчина попробовал было вырваться, но не сумел. Смирившись, он полез в кошелек и дал девушке монету. Затем воровато оглянулся и проворно выбежал из трактира. Девица смело улыбнулась сидящим в зале посетителям и вернулась на второй этаж.