Том Шервуд - Призрак Адора

За домом, в обширном и мрачноватом дворе, на четырёх массивных камнях утвердили плиту, под которой непрерывно горел огонь. Так же непрерывно колдовала здесь миссис Бигль: желающие покушать не переводились.

Мелькали лица. Мясник, угольщик, констебль, нищий, наладчик навигационных приборов, весёлая и нахальная девица (вон её!), трубочист, аптекарь. Появлялись и свои – Давид, Алис, Эвелин, Эдд, Корвин. И снова чужие – дегтярь, зеленщица, священник, набивающий себе цену чиновничишка из адмиралтейства, точильщик. Ну и конечно, поток шумных, всё время спешащих, хохочущих матросов. Орда захватила первый этаж, и качалась там, и гремела.

И напротив – затаились и умерли верхние этажи. Владелец их набрался сил прийти лишь на третий день, вечером.

Мы с Бэнсоном ужинали. Кое-что нужно было обговорить вдвоём, мы закрылись в бывшей моей комнатке с подоконником, ну и слегка закусывали. Отворилась дверь – неуверенно, робко. Сосед. Взъерошенный, бледный, губы и щёки дрожат. Он нерешительно замер в проёме, но за спиной его кто-то свистнул, что-то грохнуло, и он метнулся к нам, захлопнув поскорее дверь.

– Гунны! [1]– бормотал он в опасливом, осторожненьком гневе. – Берсерки! [2]Дикое племя, варвары!

По полу салона прокатилось пушечное ядро и с грохотом врезалось в дверь. Гость вздрогнул, втянул голову в плечи, упал на скамью. Бэнсон молча нарезал новых кусков ветчины, наломал сыр, налил пива, подал соседу. Тот двумя руками принял кружку, сделал глоточек. Да уж, не так пил он у нас пиво два года назад, не так. Тот был – властный хозяин, а этот – сиротка, запуганный и дрожащий.

Однако сироткой он оставался не долго, а лишь до тех пор, пока не выложил то, с чем пришёл. Для меня, скажу честно, это было бесценным подарком. И, когда он назвал цену, я готов был выложить денежки, не торгуясь, да ещё и прибавить, и ещё долго-долго благодарить. Сказав, что он не имеет средств, чтобы вернуть мне арендную плату за два года, сосед предложил просто учесть эту сумму, списав её при сделке. А сделка такая: он продаёт мне оставшиеся два этажа, а сам со всей семьёй уезжает на приобретенную не так давно ферму (не там ли мои денежки, а?). Я готов был уже лезть под кровать и доставать кошели, но вдруг вспомнил, за какую сумму мы с плотником купили первый этаж, и сопоставил с тем, сколько он просит сейчас. Тут же с искренним недоумением я его об этом спросил. И разразилось торжище! Мы кричали, брызгая слюной, стучали по столу, расплёскивая пиво, и с неподдельным возмущением негодовали. Он настаивал на аргументе, что приобретаются не просто второй и третий этажи, а весь дом, целиком, без соседей, и, конечно же, такое приобретение и должно стоить дороже. Я же с грозным изумлением вопрошал – вот если бы он продавал эти два этажа любому другому человеку, то брал бы сумму, как лишь за два этажа. Я – равный со всеми в этой стране покупатель, но лишь за то, что это я – мне предлагается цена более чем вдвое! Где логика? Где справедливость? Хозяин тут же выкрикивал, что да, продавать кому-то постороннему – обычная цена. Но если бы покупателем был владелец подвала и первого этажа (кто-то другой, а не Томас Лей), то и ему выставлялась бы цена более высокая, поскольку и он тогда становился бы обладателем всего особняка.

– Не стану, – устало заявил наконец я, – покупать два этажа по цене четырёх.

– Тогда нам придётся и дальше жить у вас над головой, – ответствовал он.

– Суд и взыскание арендной платы! – угрожал я.

– Залог фермы и выплата, – не боялся он.

А Бэнсон невозмутимо ел! Та-ак, ну ладно. Я поднял палец вверх и многозначительно проговорил:

– Но при всех судебных и прочих делах мои интересы будет представлять моё доверенное лицо. – Кивок в сторону Бэнсона. Тяжёлая, мерно жующая челюсть. Плечи, как два сундука. Крупная шишковатая голова. Кулачище в страшных шрамах. – Те, кто хоть когда-нибудь с ним спорили, больше не спорят. Поверьте. Ему не страшна полиция. Сегодня он здесь, завтра – в море…

Вдруг Бэнсон, добряк, молчун, застенчивый Носорог – взял тяжёлый и длинный нож, которым резал ветчину, вытянул его в сторону продавца и спокойненько, тихо сказал:

– Я таких ловкачей всегда на реях вешал. Сотнями!! – рявкнул вдруг он и шарахнул черенком ножа по столу, и привстал, и завис над нами.

Я сам подпрыгнул и вздрогнул. А Бэнсон сел, допил пиво, посмотрел в пустую кружку. Потом спросил меня снова негромко и равнодушно:

– А у нас сегодня человечьей крови нет? Нет? Эх, жалко… Пойти тогда, хоть свинью зарезать, что ли…