Александр Куделин - Неуставняк 2

Предзакатное марево говорило, что уже наступает вечер, но, выйдя в надвигающиеся сумерки, мы вмиг получили ночь. Пушистые облака растворились вместе с остатками быстро погасшего света. Только луна и звёзды, три замерших транспортных самолёта, не подающих признаков жизни даже светом в иллюминаторах, и мы – стая серых мышей, потерявших своего предводителя и заблудившихся на пути к своей цели.

Поначалу отсутствие освещения полностью дезориентировало, но прохлада, сгустившаяся в холод, быстро очистила небо до прозрачности. Луна и звёзды стали настолько яркими, что мы могли различать время на наших немногочисленных часах. Что время – кажись, цвет погон был различим, хотя мы все были там одного цвета.

Разбившись на стайки, все разбрелись в поисках мест, чтоб устроить хоть какой-то ночлег. Ночь, пережитая на этом зажатом между горами аэродроме, наверно, единственное совместное воспоминание, которое не разбила мозаика последующих событий. Примерно полторы тысячи обученных убивать парней оставили на ночь в полупустыне. Их привыкшие к минимальному комфорту или хотя бы к маломальской подготовке к ночлегу тела погрузились в жестокое оцепенение горной ночи. Её пережили все, но не забыл никто. И только быстрый рассвет вытер уныние того холодного отчаяния.

Тот обжигающий своей яркостью рассвет для кого-то из нас был последним на Родине. И пусть эту землю трудно назвать своим домом, но всё равно это край нашей Державы, которая послала нас биться за её целостность, невзирая на место событий на этом земном шаре. И нет пафоса в мыслях, а есть только страх расставания с Родиной, прошитый неизвестностью собственной судьбы. Да и не страх, а скорее саднящий испуг, который искривляет улыбки и морщит лбы.

Вот площадка, зажатая меж гор, вон направление, куда нам следует лететь – там сплошные заснеженные вершины, за которые цепляются облака, оставляя белоснежные следы. Это не наши горы, это не наши облака, только сейчас их освещает наше солнце – моё солнце не может нам не светить!

Как же у них? Так ли оно светит? И что там вообще!

Невыспавшиеся отрядики партизан стали сгруппировываться возле своих вполне узнаваемых центров. Как правило, это были кучи сброшенных РД и коробок с сухим пайком. Каждый отряд позиционировался по принадлежности к бывшему подразделению. Всё самое едомое было схавано ночью, и только отсутствие воды не позволило доесть галеты и сухари.

Рассвет наступил моментально – привычных сумерек почти не было. Солнце, поднявшись из-за вершины небольшой горы, принялось нещадно нагревать наши шинели. А сбросить их сразу было невозможно, так как земля неохотно принимала тепло небесного светила. Сверху жарит, снизу сквозит. Тягучие слюни требуют воды, чтобы расчистить привычные к утреннему моциону рты.

Счастье было так минимально – всего то и нужна была струйка воды, чтобы умыться и сделать пару тройку глотков.

Постояв возле своих, я вновь удалился в сторону покинутого мной одинокого домика, рядом с которым появилось какое-то движение.

«Если есть дом, значит должна быть и вода». – Не думаю, что моя мысль была первой среди мыслей подготовленных к смерти мужиков.

Да, именно мужиков! А как иначе можно назвать вчерашних пацанов, которых полгода учили убивать, выживать и пережидать? Мы все до единого отвергли наши дворовые привычки, посмеялись над прошлыми понятиями и перестали верить в дружбу, так как сержанты, умело манипулируя нашими потребностями, не позволяли нам этой обывательской роскоши. Взаимовыручка, граничащая с взаимовыгодой, стала основным суррогатом долговременных связей – привязанность людям, которых учат убивать, не нужна и даже очень опасна!

На маленьком дворике, который визуально был огорожен линиями уложенных на земле разнокалиберных камней, действительно оказался торчащий из земли кран. Барашек [3] Барашек – железная съёмная, круглая рукоятка, надеваемая на приводной валик запорного водопроводного крана (простонародное). отсутствовал. Запорный механизм заканчивался одиноким штырём, который надёжно хранил так нужную всем воду. За недолгое время этот штырёк стал отполированным. Чем его только ни пробовали открутить, но привычных армейских приспособ (автомата и штык ножа) ни у кого не было. Пряха солдатского ремня не годилась, так как её запорный язычок весьма слаб на нажим и пригоден разве что для открывания пивных бутылок.

Полгода дисциплины прошило каждого некоей бережливостью, которая до армии в нас даже и не зарождалась. Все, возжелавшие воды, были аккуратны в её добыче. Поняв, что по-доброму кран не сдастся, я потянул последнего добытчика влаги за погон, а когда он с возмущением выпрямился, ударил кран каблуком сапога. Кран стойко выдержал удар, но труба, на которой он возвышался, чуть отпрянула от меня и тут же получила удар от другого соратника из бывшей дивизии. Озверело пиная и раскачивая трубу из стороны в сторону, мы наконец добились своего. Маленькая струйка, как бы оправдываясь за непокорный кран, стала ржаво освежать основание трубы. Погоняв трубу ещё некоторое время и поняв, что напор невелик, мы принялись ждать, когда вода смоет ржавый осадок трубных внутренностей и начнёт отдавать истинное своё безвкусие.