Андрей Воронов-Оренбургский - Фатум. Том четвёртый. На крыльях смерти

Да, теплое, сладкое было время, как молоко матери. Чокто помнил и тот крепкий смех отца, и журчащий голос Ун-па-сичей, и то тягучее, спокойное тепло их дома, которое было не просто теплом очага. Он отчетливо держал в памяти, как отец, хороший охотник и воин, подбрасывал его вверх к небу и говорил, что надо развивать в руках силу, равную силе медведя-гризли, а ноги сделать неутомимыми и быстрыми, как у оленя. В те далекие дни он, зарывшись в шкуры, с замиранием сердца слушал истории стариков о славных походах, совершенных его народом на далекий Юг и суровый воинственный Север вдоль Хребта Мира 50 50 Хребет Мира – имеется в виду горный массив Кордильер. . «В те времена,– сказывали они,– мало у кого из Людей Берега были ружья, потому как мы почти не торговали с белыми, а индейцы племен, кому удавалось заполучить «палки-грома», не желали расстаться с ними. В племени было мало даже железных наконечников для стрел, и поэтому в бою наиболее храбрые шехалисы нарочно показывались перед самым носом врага – чтобы в них вон-зились его стрелы, а потом их железные наконечники мы забирали себе… Многие, конечно, умирали,– шептали старики.– Но это были великие воины. Тело их было сплошь покрыто шрамами…»

Широкий рот сына Касатки тронула согревающая улыбка: в ушах звучал мягкий голос Ун-па-сичей. Мать пела ему тихие песни даже тогда, когда давно миновал возраст засыпать под колыбельную, и вечерами, искалывая в кровь пальцы, старательно расшивала бисером много красивых мокасин и замшевых рубах; аккуратно нарезала ножом длинную бахрому, что должна была защитить сына от проникновения злых духов во швы его одежды. Всё это жило в памяти Чокто и ласкало душу, как теплая береговая волна. Воспоминания скользили одно за другим, а он продолжал лежать на шкурах, раскинув мускулистые руки, смотрел на законченный потолок, а мысли всё шли и шли…

– Сынок, тебе пора жениться,– Две Луны не спеша выбил трубку и начал прочищать глиняный мундштук от скопившейся в нем смолы.

Чокто нахмурился. Этот разговор за последний год отец заводил не впервые.

– Почему ты не хочешь взять в жены ни одну из девушек нашего племени? Разве они рябы лицом или горбаты?

Чокто молчал и слышал, как старик недовольно засопел, отложив трубку, и принялся чесаться – его донимали вши.

– Я же говорил тебе,– Чокто, скрестив ноги, поудобней уселся у очага.– Не пытайся заглянуть в мое сердце, отец. Нет женщины в нашем племени, которая заставила бы вскипеть мою кровь. Нет ее и среди нутка, хайда и бэлла-кула, в селеньях которых я искал ее. Две ночи назад я ходил к скале Четверых, сидел среди птичьих гнезд и слушал голоса духов. Смотрел на сестру Солнца, на их детей, что сверкают в ночном небе, и ждал ответа.

Две Луны опустил тяжелую голову, седые волосы касались шкур. Он не перебивал сына, пытаясь вникнуть в смысл сказанного.

– И что же поведали они тебе? – анкау провел по лицу шершавой, как терка, ладонью.

– Многое шептали они. Много я не понял. Говорили, что сын Касатки не боится выйти с ножом на медведя, не бежит от его когтей и клыков… Говорили, что Чокто не раз брался за весло, отправляясь с воинами в набеги за калги и возвращался,– его баты были полны богатств и чести. Но в одном они не могли сойтись, как и ты. Почему минуло три раза по десять зим, а дом Чокто не согревает женский смех, нет детей, как у его сестер и братьев… Его разум отяжелел от дум,– сказали они.– От дум, что идут вразрез с обычаем шехалисов.

Сказав это, сын вождя замолчал, устыдившись своей дерзости. Но внимательный голос отца заставил его вновь поднять голову.

– Сынок, погляди на меня.

Чокто посмотрел на широкое скуластое лицо, на крупный нос, нависающий орлиным клювом над верхней губой, на родные глаза, что серьезно, но дружелюбно смотрели на него, и ощутил незримую поддержку.

– Мое семя породило тебя,– глухо сказал Две Лу-ны,– ближе на земле у тебя нет человека. Откройся, может быть, я смогу чем-то помочь.

Чокто встрепенулся от этих слов, исполненных доброты, и поведал старику о чувствах и мыслях, что наливались в нем непомерной тяжестью за последние годы.

– Однажды приснился мне сон, что ходил я на охоту… Не скажу, удачной она была или нет. Помню только, что мокасины изорвались в клочья, и острые камни царапали мои стертые ноги… Солнце сжигало спину, я задыхался от жажды, голод грыз крысой мое нутро, и вот когда я уже лег на землю и стал говорить с духами перед смертью… Вдруг надо мной пролетела Белая Птица и сказала: «Вставай, сын Людей Берега, следуй за мной, я укажу тебе путь к воде…».