Дарья Плещеева - Курляндский бес

Однако смелым Бог владеет. Эта поговорка вовремя пришла Ивашке на ум. Страшно было – чуть не до дрожи, а промолчишь – всю жизнь себя корить станешь, честить дураком и болваном…

– Домишко у нас в Замоскворечье, – сказал он. – Домишко невелик, да свой. Матушка там хозяйничает… сад хороший, яблоки, груши, вишня – все свое… сейчас в саду хорошо… лавочка стоит под старой грушей… качели можно повесить… матушка ждет не дождется… домишко еще хороший, крепкий… матушка кур развела… весной у нас – как в раю, все белым и розовым цветом цветет…

Эта несвязная речь по-голландски прозвучала еще более несуразно. Однако иначе Ивашка не умел – не знал, как нужно, и отродясь так не говорил ни с кем.

И Дениза не знала, как тут отвечать. Опять признаваться в своем замужестве? Так мужа, можно сказать, нет – у него другая, у него дети от другой, и встреча невозможна – не гоняться же за ним по всей Шотландии, и вряд ли он обрадуется, увидев безупречно верную супругу…

Вдруг она поняла – это знак, Господь дважды райского сада не предлагает.

Войти в этот сад без любви – пожалуй, грех. Но ведь и закрыть для себя ту дорогу, что ведет к любви, – тоже, наверно, грех?

– Я вернусь, – ответила она. – Я обязательно вернусь. И вот тогда…

– Тогда, – повторил Ивашка. Нужно было бы хоть за руку Денизу взять, но руки прилипли к поводу.

– Тогда… – тихим эхом откликнулась она.

И разве нужны иные слова?

– Пора, – сказала Анриэтта. – Пора, милая.

– Пора, – сказал и Петруха. – Светает.

Ивашка долго смотрел вслед женщинам, которые влились в поток беженцев и уже с кем-то завели разговор.

Петруха похлопал его по плечу.

– Эк тебя угораздило, – сказал он.

– Сам знаю…

Петруха сел в седло и перехватил поудобнее повод Анриэттиной лошади.

– Едем. У воеводы для нас, поди, еще дел – труба нетолченая! А ты – раскис, как нюня! Размазня! Нешто ей такой слюнтяй нужен?

– Иди ты в баню!

– Вот так-то лучше!

Ивашка улыбнулся.

– Кому война, а кому мать родна, слыхал поговорку? – спросил он. – А мне – так сваха! Поехали!