Александр Кердан: Крест командора

Мартын Шпанберг воспринял гибель земляка-командора как возможность наконец-то стать в экспедиции главным. Он всячески мешал её работе и даже приказал перехватывать инструкции из Адмиралтейства и доставлять их к нему, а не к Чирикову. Когда же в строгом рескрипте адмирал Головин сделал ему выговор, Шпанберг самовольно покинул Охотск и возвратился в Санкт-Петербург. За этот проступок, приравненный к дезертирству, в 1745 году он был арестован. Военный суд приговорил его к смерти. Однако при помощи королевского посланника Юст Юля Шпанбергу удалось избежать наказания как датскому подданному…

Примерно в это же время в Тюмени, на квартире флотского лекаря Теодора Лау, от горячки в возрасте тридцати семи лет умер одержимый натуралист и неутомимый исследователь Георг Вильгельм Стеллер, так и не успевший опубликовать ни одно из своих научных открытий.

Алексей Ильич Чириков, получивший чин капитан-командора, последние годы жизни сильно недужил, но службу не оставил. Как всегда, думая более о других, нежели о себе, он добился выплаты пенсий и пособий для подчинённых, потерявших здоровье в экспедиции, завершил подробный отчет о ее работе. В 1745 году Чириков был переведён по болезни в Санкт-Петербург. Передавая команду, казну и письменные дела Свену Вакселю, верный себе, он оставил такую инструкцию: «Впредь хлебного жалования извольте требовать на служителей вперед помесячно, а на офицерских денщиков наперёд же по третьям года…»

В столице, вместе с братьями Лаптевыми, Дмитрием Овцыным, Софроном Хитрово, Степаном Малыгиным, Чириков завершил составление «Карты Генеральной Российской империи, северных и восточных берегов, прилежащих к Северному и Восточному океанам с частью вновь найденных через морское плавание западных американских берегов и острова Япона».

Эта карта была так ценна, что за ней тут же начали охоту все иностранные резиденты в Санкт-Петербурге. И хотя по решению Сената материалы экспедиции должны были храниться в строжайшем секрете, уже через полгода британский посол лорд Гинфорд победно рапортовал в Лондон, что ему удалось добыть копию карты и списать журнал Беринга.

Специальное расследование, начатое в этой связи начальником кабинета новой российской императрицы бароном Черкасским, вывело его на президента Академии наук Иоанна-Даниила Шумахера, уже не однажды замеченного в воровстве секретных сведений. Впрочем, вороватому академику всё опять сошло с рук.

А вот французскому посланнику маркизу де ля Шетарди повезло меньше. Он был выслан из России за противоправную деятельность. Указ о высылке зачитал ему генерал-аншеф Андрей Иванович Ушаков. Он и при новом царствовании не только не утратил своего высокого положения, но даже получил графский титул. Шетарди, едва увидев Ушакова, переменился в лице и, как тот донёс Елизавете: «при чтении указа столь конфузен был, что ни слова в оправдание своё сказать или что-либо прекословить не мог». Маркиз, очевидно, хорошо знал, что в России есть места холоднее и неприветливее Санкт-Петербурга и почёл за лучшее грозному Ушакову не перечить. Вскоре вслед за своим патроном был полностью разоблачён и Жозеф Делиль. Его лишили пенсиона и отстранили от академии. Однако перед отъездом во Францию он сумел скопировать знаменитую карту Чирикова и в Париже бесцеремонно присвоил себе её авторство…

К счастью, Алексею Ильичу Чирикову узнать об этом уже не довелось. Закончив работу над «Картой Генеральной», он, смертельно больной, спеша как можно больше успеть, тут же начал разработку прожекта о камчатских делах. Уже через год представил в Адмиралтейство план хозяйственного освоения Алеутских островов и выверенные расчёты затрат на новые плавания к ним. Он настоятельно предлагал на открытых берегах Аляски, «обыскав удобное место, построить крепость и приводить тамошних народов ласкою (употребляя осторожность, чтоб самих наших людей не повредили) в подданство державе Российской».

Когда хворь окончательно приковала к постели, Чириков много и жадно читал. В только что изданных сочинениях князя Антиоха Кантемира нашёл он «Письма о природе и человеке», в которых известный пиит и дипломат, как будто подводя итог не только собственной жизни, но и жизни своего поколения, откровенно написал: «Я искусился в несчастливый век мой, но счастлив тем, что познал моё заблуждение, и я то видел, как праздны и тщетны суть намерения наши в жизни и как бесполезны все искания весёлой и благополучной жизни, когда она зависит от единого произволения Всевышней Власти; ныне скажу, Псаломнику согласно: “Благо мне, яко смирил мя еси, да научуся заповедям Твоим”».