Валерий Большаков - Викинг туманного берега

Так Костя совершил второе открытие за день – испытал драгоценное чувство товарищества.

Свенельд подловил берсерка – тот стал хромать, щит, брошенный Костей, здорово повредил ему ногу, – и Счастливый воспользовался этим обстоятельством. Полуголый утратил известную толику подвижности и пропустил один удар. Он почти ушел от него, отделываясь глубокой бороздой на груди, которая почти не кровенила – признак берсерка! – но варяг не испытывал большого почтения перед раздетыми безумцами, грызущими щиты и нагнетающими в себе ярость.

Почти танцуя, перепрыгивая со скамьи на скамью, он наносил берсерку легкие раны, едва дотягиваясь, удерживаясь на зыбкой грани. И вот лезвие чиркнуло берсерка по животу, распарывая мышцы и выпуская кишки.

Полуголый с изумлением глянул на сизые внутренности, и это был последний взгляд в его жизни – короткий рубящий удар рассек берсерку шею до кости, вскрывая вены и сонную артерию.

Тут уж никакое колдовство, никакие заговоры помочь не могли – жизнь стремительно покидала полуголого, утекая вместе с кровью.

Все. Готов.

Костя оглянулся, сжимая в руке меч. В эти мгновения он чувствовал какую-то опьяняющую радость, что бодрила и возбуждала. Он, студент-отличник, упивался дракой!

Это было третье открытие.

Ему было не видно, что творится на палубе «Рататоска», а на скейде творилось самое настоящее мочилово, иначе не скажешь.

Все румы были залиты кровью, скользили под ногами. Костя ясно видел чью-то отрубленную кисть, потом Йодур ударил своего противника кулаком, в котором был зажат меч, и переступил, носком сапога сбрасывая обрубок.

Вражина, получив по зубам, качнулся, и Беловолосый тут же воспользовался мечом по прямому назначению – коротким рубящим движением ударил в шею.

Вскочил на агонизирующее тело, нанес секущий удар сверху вниз, отбивая чей-то клинок, заехал этому кому-то ногой и спрыгнул на палубу, уберегаясь от стригущего маха сбоку, – секира пронеслась там, где недавно трепетали на ветру белые волосы.

Удар с оборота достиг цели, а секира припоздала – пока погасишь инерцию, пока разгонишь!

– Руби, Хадд!

– Сзади!

– Вижу!

– Меч мне!

– Держи!

– Поймал! На-а!

– Бьёрн, я иду! Держись!

– Эйрик!

– Здесь я!

– Помоги…

– Щас! Куда прешь, зараза?

– Получи!

– Готов?

– Готов!

– Врежь ему от меня!

– Один…

– Сдохни!

– Один, я иду к тебе…

– Вот мразь! Чуть руку мне не оттяпал!

– Берегись!

– Да что он ко мне пристал!

– Роскви, сюда!

– Я здесь!

– Удерживай этого.

– Есть!

Хродгейр, мимоходом подрубив бок одуревшему хускарлу, сошелся в поединке, которого так долго ждал, – его противником стал сам Эйнар Пешеход, здоровенный детина, выделявшийся ростом и шириной плеч даже среди норегов, ребят огромных.

Шлем на ярле был обычным, а вот доспех выделялся продвинутостью – обычный кожаный панцирь был обшит спереди толстыми стальными пластинами, квадратными и прямоугольными, складывавшимися в латную «мозаику», защищавшую грудь и живот. Металлические бляхи были наклепаны на плечи, свисая еще неведомыми в этом времени эполетами, на локти, прикрывали спину этаким паркетом. А на ноги Эйнар натянул ноговицы – тяжелые кольчужные чулки, подвязанные к поясу. Вся броня тянула пуда на полтора, но Пешеход, похоже, не слишком замечал тяжесть лат.

Кривой, видя такое дело, усмехнулся презрительно.

– Что ты, как черепаха, забился в панцирь? – спросил он. – Боишься, что я тебя оттуда выковыряю? Правильно боишься…

– Тебе не понять, презренный! – пророкотал Эйнар-ярл.

– Ах, какие слова мы знаем!

Сделав требовательный жест, Хродгейр поймал брошенную ему секиру, не слишком большую, но с топорищем, окованным стальными кольцами – не перерубишь.

Боевой топор – страшное оружие в умелых руках. Секира, она и есть секира, массы у нее побольше, чем у меча. Остановить после замаха трудно и разогнать нелегко. Приходится постоянно держать секиру «на махе», она должна всегда двигаться – так легче ударить самому или отвести выпад противника.

И боевой топор заиграл в руках Кривого, он описывал дуги и сплетал восьмерки, бросая солнечные зайчики начищенным лезвием.

Эйнар ринулся первым, с грубым горловым клекотом обрушивая тяжелый – по росту – полуторный меч. Но Хродгейр только казался медлительным; когда надо, он двигался очень даже живо.

Уйдя из-под удара, Кривой крутанул секиру, задевая бок ярла, где сходились края доспеха, стянутые завязками. Одна из них лопнула, пропуская лезвие секиры. Побежала струйка крови, но это была всего лишь царапина – стальные пластины не позволили нанести глубокую рану.