Александр Сегень - Тамерлан

Рака новая из цельного куска камня оникса была вытесана для усопшего, и поверх покрытия нарезали надпись.

История же надписи такова. Егда еще был Тамерлан в своем уме и памяти, находясь в Отраре, повелел он мне, рабу Божию Александру, написать волшебными чернилами завет его, какую надпись сделать на гробе, дабы потом, подержав при всех над свечою, ту надпись явить людям. Я так и поступил. И когда Халиль-Султан новую раку для своего деда затесал, аз явил ему начертание, завещанное Тамерланом. И вот каково сие начертание, яко же я его упомнил: «Се лежит великий султан Тамерлан, царь Самаркандский, иже завоевал многие земли и много богатства собрал народу своему чагатайскому под тремя солнцами. Отныне же упокоен будет навеки в гробнице сей, и кто нарушит покой священный царя Тамерлана, свастика великая падет на того человека, и на весь род его, и на все племя его, великое или малое. И горе будет человеку и народу его от тоя свастики, и пролито будет крови столько, сколько Тамерлан, зде лежащий, за всю свою жизнь пролил. Ибо нет бога, кроме Аллаха, и Магомет – пророк его, а Тамерлан – тень пророка на земле и в народе чагатайском, и внуки Тамерлана – лучи от тени той, на вечные веки расходящиеся. А посему да не нарушится покой гроба сего и мощей, в нем покоящихся».

И сие начертание сделано было поверх раки Тамерлана, выполненное из чистого куска камня оникса, и так погребен был царь Самаркандский, и с того дня умолкнул навеки. И нигде не стало его на земле. Люди же не ведали доселе царя лютее Тамерлана. Да простит Господь Бог наш ему его согрешения, ибо аки зверь жил, не ведая света христианского.

А с нами же да будет благодать Господа нашего Иисуса Христа, всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь!

Дописав свою повесть «о богомерзком антихристе и лютом кровепроливце, хромом царе Тамерлане», мирза Искендер прикинул, сколько текста из Корана уместится на страницах, исписанных невидимым текстом его повести, и за несколько дней вписал туда две первые суры – «Аль-Фатиху» и «Аль-Бакару», после чего, исполняя данное им Тамерлану честное русское слово, вручил красиво исписанные страницы мавроно Хибетулле, прибавив:

– Эту рукопись следует беречь особо, ибо она написана с благословения самого Тамерлана и святого сеида Береке.

Затем он тщательно собрался в дорогу и, распрощавшись со всеми, кто был мил ему в городе Самарканде, отправился с женой, сыном и двумя слугами на свою далекую родину. Приехав в Рязань, он поселился там, сына окрестил Василием, жену – Исидорою, дабы созвучно было с Истадой, и слуг покрестил тоже. При дворе князя Рязанского он нашел себе дело и занятие, был приласкан, хотя и долго еще соотечественники слушали в речи его гортанные чагатайские звуки. Так прожил он долго, хотя и не очень – скончался в 1422 году внезапно, у себя дома, сидя за столом. На столе лежала бумага, на бумаге начертаны лишь несколько слов: «В лето шесть тысяч девятьсот тридцатое от сотворения мира начинается писанною быти повесть сия о царе-антихристе и кровожадном смертоносце Тамерла…» Но помер он, судя по всему, не на полуслове, ибо перо, коим он писал, аккуратно лежало в сторонке, а не выпало из пальцев.

Тайная рукопись, записанная двумя первыми сурами Корана, не пропала и до сих пор хранится в одном из рукописных собраний, и тот, кто ее обнаружит, непременно обогатится, хотя неизвестно, какая судьба ждет его в дальнейшем.

Об Искендере, то бишь уже Александре, известно было, что, живя в Рязани, он никогда не говорил ничего плохого о покойном самаркандском царе, у коего служил в писарях. Точно так же и жители Астрабада, города в восточном Мазандеране, никогда не слышали ничего дурного о Тамерлане из уст Мухаммеда Аль-Кааги и его старшей жены Зумрад, хотя, по слухам, Мухаммед долго служил у Тамерлана в дипломатическом ведомстве, а Зумрад и вовсе чуть ли не была у самаркандского царя в наложницах.

Поселившись у своего брата Юсуфа, Мухаммед Аль-Кааги занялся торговлей, быстро разбогател и зажил своим домом. Зумрад родила ему трех сыновей и дочку и в один прекрасный день сама привела мужу новую, молоденькую жену. Потом гарем Мухаммеда пополнился еще одной красавицей, но Зумрад он любил больше двух других жен, и когда она умерла в возрасте сорока пяти лет, он построил дня нее великолепную усыпальницу, а через полгода и сам умер.

После неудачного завершения китайского похода дон Гомес де Саласар возвратился к своим соплеменникам, остававшимся в одном из садов подле Самарканда. Испанцы стали свидетелями страшной междоусобицы, вспыхнувшей среди чагатаев сразу после смерти Тамерлана. Они было отправились домой, но в Тебризе их задержали под совершенно нелепым предлогом, что Тамерлан еще жив и в любой момент может потребовать их возвращения в Самарканд. Затем эти слухи о новом воскрешении Тамерлана оказались ложными, но смута на огромных просторах Тамерлановой империи продолжала бушевать. Омаршейх, правивший тогда в Тебризе, стал усиленно готовиться к войне со своими двоюродными братьями, дядей Шахруком и даже со своим родным отцом Мираншахом. Ему потребовалось много денег, и, прежде чем отпустить послов короля Энрике, он отобрал у них все, чем они располагали, и не только многочисленные дары Тамерлана, но и личные вещи бедных дона Альфонсо, дона Гонсалеса и дона Гомеса, оставив им лишь скудные средства для весьма скромного возвращения на родину. Так что когда они вернулись наконец к своему королю, дон Энрике был весьма недоволен, не верил, что послы добрались до Самарканда и побывали у Тамерлана, подозревал, что они славно провели время где-нибудь в Тунисе, а то и в Оране, пропили и проели все подарки, предназначенные для великого восточного тирана, и все врут. Все трое окончили дни свои в нищете и до самой смерти проклинали Омаршейха, а о сеньоре Тамерлане, напротив, вспоминали с глубочайшим благоговением. Собираясь втроем у кувшина дешевого вина, они то с весельем, а то со слезами вспоминали о славных деньках, проведенных в благословенном Самарканде осенью 1404 года, тосковали о своих дивных наложницах, которые, должно быть, родили прекрасных младенцев без малейших признаков хвостатости.