Виталий Шипаков - Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество

– И куда ж ты собралась? – язвительно поинтересовался атаман предавшей его разбойной вольницы.

– Пойду, поговорю с моими воинами.

– Не надо, не испытывай судьбу, а то договоришься до того, что они нас повяжут да к Трубецкому на расправу отвезут. Станичникам привычно головою предводителей, не оправдавших их надежд, провинности пред властью искупать.

– И что же делать? – воскликнула Марина.

– Не знаю. Не надо было в лебедя Ермакова стрелять. Покорители Сибири уже при жизни сказкой стали, а сказки наш народец любит и верит в них гораздо больше, нежели чем в явь, – сердито заявил Иван Мартынович и решительно добавил: – Ладно, хватит речи мудрые вести. С двумя сотнями панов да малороссами нам монастырь не удержать, они тоже стали ненадежны, казакам не посмели воспротивиться, как тараканы, по запечьям спрятались. Буди царевича и собирайся в дальний путь, надо еще затемно уйти.

– Куда же мы пойдем-то на ночь глядя? – попыталась воспротивиться Марина, но тут же сникла. Вновь усевшись на постель, она испуганно пролепетала: – Неужели всему конец?

Это был пока что не конец, это было лишь начало конца Маринкиных скитаний. Впереди ее с Заруцким ждал казачий Дон, который их отвергнет, затем Астрахань и Яик, но и там не будет им удачи. Только через год случится то, что предсказал ей Княжич, – Иван Мартынович усядется на кол, сыночка самозванки, малое, невинное дитя, повесят на Москве, сама же она сгинет в заточении то ли от яду, то ли просто от тоски, оставшись в памяти народной не жар-птицей, а вороною-воровкой, но Иван уже об этом не узнает.

Ванька – Княжич умирал, умирал достойно на руках у друга юности Сашки Маленького, собственноручно покарав своих убийц. Когда казаки начали снимать с него кунтуш, осматривая рану, он открыл глаза и довольно внятно вымолвил:

– Прощайте, братцы, Андрею с Ванькой передайте, чтобы мамку берегли, – это были его последние слова.

Увидав, что Княжич вновь закрыл глаза и еле дышит, Сашка начал тормошить Ивана, приговаривая:

– Не умирай, не надо, я так долго нашей встречи ждал, а ты меня бросаешь.

Но атаман не слышал Маленького. Он уже стоял на берегу синей реки, вода в ней была чистой, как слеза, а гребни волн казались серебристыми.

«Неужели это Лета, за которой мир иной лежит», – подумал Княжич и взглянул на другой берег. Там на камневалуне сидела женщина. По ниспадающим аж до земли длинным серебристым косам Ванька сразу же признал Елену. Прекрасно понимая, что пути назад не будет, он тем не менее без всяких колебаний шагнул навстречу своей единственной.

Речка оказалась неглубокой, лишь на ее середине вода дошла по грудь, омыла рану и та тотчас же исчезла.

– Прям как в сказке про живую воду, – удивился атаман. – Хотя, наверно, это мертвая вода – раны лечит, а вот жизнь навряд ли возвращает, – поразмыслив, догадался он и ускорил шаг, но в тот же миг за спиной его раздался жалобный возглас:

– Ванечка, вернись!

Княжич оглянулся. На живом, покинутом им берегу стояла Арина с детьми. Андрей с Иваном были еще маленькими, Ванюшка горько плакал, уткнувшись в мамин подол, а Андрейка, строго глянув на отца, прощально помахал ему рукой.

– Извини, Ирина, сердцу не прикажешь, – покаялся Иван перед женою и, уже больше не оглядываясь, шагнул к Елене.

Напрочь обнаженная, та сидела неподвижно, потупив взор. В ответ на Ванькино приветствие «Здравствуй, любимая» Еленка подняла голову, утопив Княжича в бездонной глубине своих синих глаз, она ответила столь памятным ему по-детски милым, певучим голосом:

– В этом мире, Ванечка, не принято здравия желать, здесь нет ни ран, ни хвори, даже старости тут нету, кто каким пришел, таким и остается.

– Да я уж понял это, ты-то, вон, совсем не изменилась, а я, наверно, крепко постарел, – Иван провел рукою по своим изрядно поредевшим волосам.

– Все одно красивый, я тебя таким и представляла, – ласково заверила Елена.

– Так, говоришь, ни старости, ни хвори нету, что ж тогда есть в раю? – поинтересовался Княжич.

– Откуда же мне знать, – печально улыбнулась раскрасавица. – Я ж самоубийца, таким дорога в рай заказана, потому как в жизни человеческой можно все перетерпеть и искупить, но своей волей перейдя в небытие, ничего уж не искупишь, не изменишь.

– Не может быть, чтобы господь тебя за все твои страдания на муки вечные обрек. Неужели и здесь, в загробном мире, тоже нет справедливости, – воскликнул Ванька.

– Об этом, Ванечка, не нам с тобой судить, не такие уж мы ангелы безгрешные, – все также ласково, но с явной укоризной возразила Еленка. – Я по дурости своей отца и мужа погубила, да к ним в придачу почти сотню славных воинов, с Новосильцевым венчалась без любви, чуть не на глазах его с тобой грешила и еще вдобавок ко всему зарезалась. А ты, мой миленький, скольким людям жизнь укоротил? Не думаю, что все они отпетые злодеи были, смертной кары заслужившие.