Муслим Булат - Путешествие на запад

В реках, болотах и заводях, коих здесь без числа, много рыбы. Случайно ли зовут греков и последователей пророка Исы народом рыбы? Еще в монастыре не реже раза в неделю подавали нам кушанья из рыб, и, хотя не совсем по душе мне их пресный вкус, рыба – богатство здешних мест. Впрочем, не единственное. Полны леса тут дичи. Не подобны маралам, пасущимся большими стадами в тысячи голов на лугах моей родной страны, здешние олени населяют леса, по паре или поодиночке, но изобилуют тут в большом числе. Есть тут и волки, что воют где-то недалеко в ночи, и, как сказал Виргил, во множестве – суровые медведи, задирающие часто путников. Впрочем, волею Всевышнего не встретили мы за время пути ни одного из них. Кроме тех, на которых указывал мне Виргил в небе ночью над нашими головами. Ursa major и ursa minor 53 53 Большая и Малая Медведицы , – сказал он, показывая на Семь мудрецов и созвездие Коня, бродящего вокруг Темир-Казыка, Железного колышка 54 54 Тюркские названия данных созвездий . Похоже, народы называют звезды теми именами, что видят вокруг себя каждый день.

Глядя на небо по ночам перед костром, необходимом чтобы согреться и вовсе не лишним для того, чтобы волки и другие дикие звери не приближались к нам более чем на сотню кадамов, Виргил становился печально-мечтательным. Я спросил его, почему он грустит, и он поведал мне свою историю.

Он рассказал, что хотя он послушник и скоро станет монахом, его сердце занимает не всецело Всевышний (астапыралла! Как такое допускает он не то что в речах, но даже в мыслях?), но грустит он по прекрасной деве, отнятой у него навек. Она, говорил он, прекраснее и возвышеннее всех небесных светил и звёзд, и он, словно рыцарь, пускай это уже старомодно, готов был служить ей всею своею жизнью. Беата звали её, блаженная, или счастливая, если переводить с греческого. Но блаженство и счастье она скорее дарила сама, ему, своему другу с самого детства, но отнята она у него проклятыми (на этом слове я вновь вздрогнул) турками (и тут тоже; становилось прохладнее). Государь их часто воюет с турками, и жители Валахии страдают от их постоянных набегов и угонов людей в рабство. В одной из таких стычек увезли турки Беату, сожгли деревню Виргила, сделали его сиротой, после чего пошел он в послушники в монастырь. И с тех пор грустит по Беате и пытается силою веры преодолеть свою душевную и сердечную боль. Бедный мальчик.

***

Так за три дня и две ночи добрались мы лесами и реками, через горные тропы до врат города. То трудно было назвать городом. Видел я города: и Самарканд, и Ханбалык, и Кефе, и Хиву – то были воистину города, славные в стремлении своих создателей возвеличить Всевышнего или по крайней мере себя самих. С рабатом, мечетью, шахристаном, базаром, банями, монетным двором. А здесь был скорее замок, причем не самый большой, или тот же монастырь. Из камня со стенами, но невысокими, украшенными сверху (впрочем, трудно это назвать украшением) кольями из дерева в ряд, подобно зубьям корон местных (как я успел ознакомиться в библиотеке монастыря) государей. Хоть какое-то применение дерева в стране, столь им богатой.

Изнутри замок или город был так же прост, как и снаружи. Небольшая площадь с колодцем да внутренние покои государя. Темная, темная зала с рогами и шкурами диких животных да кривыми саблями, как у турок, на стенах. Большое число придворных в небогатых одеждах.

Государь, на голове которого я не обнаружил никакой короны, выглядел сурово. Точнее, он делал суровый вид, сидя на небольшом возвышении и хмуря свои густые брови над серо-голубыми глазами, которые всё равно казались добрыми, как бы брови над ними не нависали. Рано поседевшие усы, выразительный орлиный нос и крупные, слегка оттопыренные уши указывали на его благородное происхождение. Но глаза, ясные, добрые, со взглядом, будто бы ищущим, куда бы спрятать свой блеск и выбивающийся из-под него ум, выдавали в нем человека кроткого и учёного.

– Влад я, князь, государь Валахии, – коротко, но вежливо представился он по-гречески.

– Наш господин велик и величественен, ему следует поклоняться до самой земли, – прошептал мне Виргил на ухо и благоговейно пал перед ним на колени.

Скорее в ответ на вежливость, чем из благословения, а также из присущей мне учтивости я как можно изящнее склонил перед ним свою голову и, сохраняя миролюбивую улыбку на своём лице, представился:

– Абу Джафар Аляутдин ибн Ха́сан Хияас-ад-дин Ямин аль Ассур ибн Бани аль Нипал аль Крёс аль Гирей Ёз бек аль Каф аль Син.