«Как-то Петр Петрович Фирсов, главный инженер музея, в нашем присутствии начал выламывать замок ржавой железной двери, ведущей в подвал. Открыв дверь, мы увидели море с плавающими в нем экспонатами. На воде покачивалась фарфоровая посуда, сорвавшиеся вниз с прогнивших канатов люстры. На ощупь, в абсолютной темноте, мы доставали затопленные, наполненные грязью и песком предметы».
Во время воздушных бомбардировок на крышах Эрмитажа по очереди дежурили все: от кровельщика и кладовщицы до экскурсовода и директора. Нужно было не проглядеть зажигалки, своевременно гасить их, ведь во многом безопасность музея зависела от состояния прикрывающих его чердаков. Все помещения музея были подготовлены к военному времени. После того, как в подвалах зданий Эрмитажа были отстроены бомбоубежища, во время налетов немецкой авиации многие ленинградцы, как и сотрудники музея с семьями, оставались здесь жить. Тут же работали, праздновали, поминали.
Художник Вера Владимировна Милютина вспоминала, как нелепо выглядели наскоро сколоченные деревянные койки рядом с позолоченной мебелью ХVII – ХVIII веков. Когда в Эрмитаже не стало электричества, на столах появились длинные венчальные свечи.
Архитектор и художник Александр Сергеевич Никольский писал в своем дневнике:
«Сидим в бомбоубежище № 3 под Эрмитажем уже три месяца. В нашей квартире битые стекла, холодно. Водопровод, канализация и электричество не действуют. Район в смысле обстрела неблагополучен. В убежище нет света уже полторы недели. Также нет отопления. Сидим в темноте при коптилках [11] Коптилка – простейшее осветительное приспособление, состоящее из банки с горючей жидкостью и фитилем.
. Но чувствуем себя неплохо и предполагаем встретить новый 1942 год. Я склеил елку из полуватмана. Достать настоящую почти невозможно».
В одном из интервью заместитель заведующего отделом рукописей музея Елена Юрьевна Соломаха рассказала:
«В Эрмитаже не было света, а на Неве тогда стоял корабль «Полярная звезда». От него свет и протянули. Ребята с «Полярной звезды» приходили в музей и помогали всем, о чем их просили. В качестве благодарности наш комендант Павел Филиппович Губчевский водил их по залам. Он указывал то на одну осиротевшую раму, то на другую и рассказывал о полотнах, которые когда-то там висели. «Эти молодые люди реагировали так, как если бы на самом деле перед ними были картины», – радостно сообщал Павел Филиппович коллегам.
Надо отметить, что все эвакуированные сотрудники музея, разбросанные по городам и весям, поддерживали связь с оставшимися в Ленинграде коллегами. Они переписывались и продолжали работать. Борис Борисович Пиотровский [12] Борис Борисович Пиотровский (1908–1990) – археолог, востоковед, директор Эрмитажа в 1964–1990 годах.
, директор Эрмитажа с 1964 по 1990 годы, впоследствии сказал: «Выживали не те, у кого были продукты. Выживали те, кто был занят делом».
О том, как обстояло дело с продуктами, можно судить по другой записи Пиотровского:
«… Иногда, в качестве десерта выдавалась половина таблички столярного клея, а кусочек осетрового клея [13] Клей рыбий, осетровый изготовлен из плавательных пузырей рыб.
из реставрационных запасов казался верхом роскоши».
Весной 1942 года в Висячем саду Эрмитажа разбили грядки. Начали выращивать капусту, морковь, зелень. Так и спасались от цинги [14] Цинга – болезнь, вызываемая острым недостатком в организме витамина С.
.
Когда жизнь начала понемногу налаживаться, когда экспонаты и сотрудники начали возвращаться из эвакуации домой, их смогли встретить не все. Усыпленные голодом в блокадном Ленинграде, погибшие на фронте – многие из тех, кто работал в музее, не дожили до радостного дня. Но, кто знает, может быть, они все-таки сумели увидеть и услышать, как стоя у израненных снарядами стен, Иосиф Абгарович Орбели произнес:
«Эрмитаж открыт».
«Битлз» и наркотики: «Джон Леннон был самым зависимым»
«Я не знал, что такое наркотики, никогда в этом не разбирался, и, когда Джон Леннон [15] Джон Леннон (1940–1980) – британский рок-музыкант, певец, поэт, композитор, один из основателей и участник группы The Beatles.
начал как-то странно вести себя в студии во время записи песни, я ничего не понял. Он вдруг стал шарахаться из стороны в сторону и заявил, что боится микрофона, – рассказывал журналистам британский музыкальный продюсер, аранжировщик и композитор Джон Генри Мартин. – Я подумал, что парень устал, перенервничал, плохо себя чувствует. Да мало ли что может быть. Решил вывести его на свежий воздух. Ближайшая лестница вела на чердак. Мы вышли. Джон подошел к краю парапета, задрал голову, посмотрел на звезды и сказал: «Обалдеть! Они классные».
Читать дальше