Джон Биггинс - Австрийский моряк

— Как скоро?

Она улыбнулась.

— Ждать недолго, недолго, я обещаю. Будь терпеливым.

Потом она ушла.

Что ж, это было шестьдесят семь лет тому назад. Я даже не знал, где ее похоронили. Той зимой в Вене умерло столько народа, что трупы просто сваливали в ямы на кладбищах, и никто не мог вспомнить, куда ее положили. Много лет спустя я снова женился, но не по любви, просто дружеский брак двух пожилых людей. Память о Елизавете утрачивалась и тускнела с годами и напряжением лет, а также наступлением старости. Но когда наступила глубокая старость и тело начало усыхать, то состояние, в котором я ныне пребываю, начали происходить любопытные вещи: каким-то образом память о ней снова стала ярче и свежее, как в молодости, в те мрачные годы старой монархии.

Я даже начал вспоминать детали, которых я не замечал при ее жизни: как она держала ручку, когда писала, как по вечерам вынимала шпильки и распускала густые черные волосы. Как будто могущественный океан полвека покрывал песчаную отмель слоями серого ила, а потом изменил свое мнение и очистил берег за несколько недель, так что песок засиял чистотой и золотом под лучами солнца. Возможно, она до сих пор меня ждет, не знаю. Я никогда не был религиозным, просто военно-морским офицером, поэтому не могу достоверно сказать, что находится по другую сторону двери — двери, через которую вскоре мне предстоит пройти.

В общем, коробка с кассетами полна, так что я умолкаю, а осенний шторм хлещет морскими брызгами по оконным стеклам. Не знаю, откуда у меня взялись силы несколько месяцев травить эти байки, эти легенды о мире, который кажется таким далеким, но в действительности существовал не так уж давно. Но я рад, что прожил достаточно долго, и надеюсь, вы получили удовольствие от рассказа, может, даже поверили процентов на десять. Если вы считаете, что я лгу, просто задайте себе вопрос: мог бы я всё это выдумать?

Нет, я пересказал вам всё, как помню, без жалоб и сожалений. Я рад, что прожил такую жизнь, и горжусь тем, что до тех пор, пока во мне нуждались, отдавал свой долг старой Австрии - возможно, не лучшая вещь, за которую стоит бороться, но отнюдь и не наихудшая. Но хватит: я старый человек, чудовищно старый и сейчас быстро устаю. Надеюсь, вы меня извините, но мне придется потушить свет и лечь спать.

Барон Оттокар фон Прохазка, последний оставшийся в живых кавалер военного ордена Марии Терезии, скончался в Плас-Гейрлвиде рано утром в понедельник, 23 февраля 1987 года, меньше двух месяцев не дожив до своего сто первого дня рождения.

Накануне Рождества он заболел бронхитом. Вызвали отца Маккафри, который провел соборование, но старик, казалось, пошел на поправку. Затем, примерно к пятичасовому чаепитию в воскресенье, 22 февраля, он стал жаловаться на головокружение и начал задыхаться. В семь часов вечера его проводили в комнату и уложили в постель. Сестра Элизабет впоследствии отметила, что он на несколько секунд застыл на краю кровати, глядя куда-то в пространство, потом улыбнулся и сказал: «Wart’ noch einen Moment Liserl, ich bin noch nicht ganz fertig» — «Подожди еще немного, Лизерль, я пока не готов».

— Мне показалось это странным, — сказала она доктору Уоткинсу на следующее утро, — потому что, хотя он иногда и говорил со мной по-немецки, но никогда прежде не называл меня Лизерль.

Доктор оценил время смерти примерно как четыре утра и записал в качестве ее причины «коронарный тромбоз».

— Но сердце у него всегда было сильное, очень сильное, — возразила сестра Элизабет.

— Ах, сестра, я же врач. Я не для того семь лет учился, чтобы написать в свидетельстве о смерти «Перестал жить», даже если это правда. Так просто не принято. Но вот что я вам скажу: он был крепким стариком, не дашь ни днем больше восьмидесяти.

Всё имущество старика — кое-какая одежда и несколько книг — раздали другим постояльцам или оставили уборщику. Шкатулку с медалями продали за десять фунтов оптом нумизмату из Суонси, не считая самой ценной награды: маленького крестика, покрытого белой эмалью, с красно-белой шелковой лентой, до сих пор сложенной в треугольник в австро-венгерском стиле. Сестра Элизабет стащила его накануне похорон, на следующий день рано утром прокралась в часовню и спрятала крест в складках савана, прежде чем пришли сотрудники похоронного бюро и заколотили крышку гроба. Когда она вытаскивала награду из футляра, оттуда вылетел пожелтевший клочок бумаги с готическим шрифтом. Сестра Элизабет с улыбкой прочла: