Татьяна Иванько - Байкал. Книга 5

– Я и сам не люблю аскезы, потому что предавался ей и не раз. Ничего в нищете и ограничениях доброго нет, как в обжорстве и распутстве, так и в умерщвлении плотских желании. То гордыня и более ничего. А что худший грех, слабость или гордыня, ты скажи мне, просветлённый юноша?

– Так, по-твоему, демон, я – гордец? – вспыхнул юноша.

– Хуже, ты сама Гордыня. Бо-альшой грех, он неё много горя. И я не демон, – сказал Арик, хмурясь.

– Не демон… – проговорил юноша, будто догадываясь, хотя ошибался. – Ты сам – Он во плоти. С двойным лицом, Свет и Тьма…

– Нет, я не Он. И не демон, я человек.

– Человек… быть может, но… не простой, – прошелестел юноша, вглядываясь в Арика и будто пытаясь понять, кто же перед ним.

– Не простой. Я царевич, и предвечный, не знающий увядания и смерти. Но и я гордец потому, потому мне и ведом этот грех и тебя я узнаю по нему. Ты – гордец, чувствуя в себе силы ума и души. Но ты ещё глупец и невежда, ежли полагаешь, что можешь учить других, не ведая сам. Ты полюби всем сердцем, и потеряй любовь, возжелай по-настоящему, испей настоящей сласти, а после уже и иди отрекаться, только понимай, ради чего ты это делаешь, и что движет тобой. И ежли не гордыня, то что? Себе ли и прочим доказать, что ты чище и выше прочих, что только ты и есть сын Божий, а прочие скоты, способные лишь совокупляться среди нечистот, ими же и произведённых. Себе и всем прочим, чтобы видели мудрость и святость твою и в себе замечали лишь скверну. Что ты хочешь открыть им?

– Что… надо раскаяться в грехах, тогда на сердце произойдёт просветление, – моргнув большими серо-голубыми глазами, сказал юноша.

– Какой же в тебе самом? – спросил я. – Ежли ты греха не знаешь, ежли чист и не замутнён, как избавишь от него прочих? Откуда тебе знать, что значит, осознать горечь греха и раскаяться? Если ты не чувствовал соблазна, не подвергался ему? Откуда тебе познать глубины раскаяния?

Арик посмотрел на меня, словно увидел что-то новое. Да, Ар, ты не знаешь, что это такое казнить себя за свершённое преступление. Самому себя, а не когда тебе казнят другие. Что могут остальные? Пытать тебя огнём и железом, убить, подумаешь… А что сможешь ты сам с собою сделать? Годами, десятилетиями и даже столетиями изо дня в день выматывать свою душу невозможностью простить себя… ни исправить, ни простить. И грешить ещё и страшнее больше после…

– Ты хочешь сказать, чтобы облагодетельствовать всех прочих, надо вначале облагодетельствовать себя? Но я и так облечён благодатью. Уже тем, что лишён желаний и страстей, – проговорил юноша.

– Чем же ты гордишься? – усмехнулся Арик, качая головой. – Вкуси жизни и тогда ты поймёшь, как она сладка, как дорога и как краток миг, что отпущен каждому.

– Краток? Но ведь ты сам живёшь вечно, разве же тебе не надоело? Разве ты не пресытился? – снова воспротивился юноша.

Арик улыбнулся:

– Нет, – и качнул блестящими на солнце волосами, отрастил целый поток, словно краше прежних… – Я пресытился было, пока был таким как ты, лишённым страстей и желаний. Но едва осознал, что жизнь может уместиться в один миг, яркий и горячий, как искра и сжигающий всё прежнее, неживое в тебе, вот тогда только и ожил. Оживи и ты вначале, прежде чем призывать к аскезе. Легко не поддаваться соблазну, ежли соблазна нет. Кто не пробовал сочной смоквы, не испытает спазма в животе при виде её, кто не видел света, не узнает его, не отличит солнца от лучины, кто не чувствовал любви, не отличит её от похоти. Познай вначале жизнь, познай счастье, тогда тебе будет легче понять, как это сложно не грешить, что это есть настоящий духовный подвиг… и способен ли ты на такую жертву. И во имя чего, это ещё важнее, понимать, для чего ты жертвуешь. Пока твои устремления – суть грех, а не просветление.

– Ты сам грех!.. Он на твоём языке, как яд! – воскликнул юноша, отшатнувшись.

– Возможно! – вскричал и я, поднимаясь, возмущённый его слепотой и нахальством. – Но только он ради любви отдал себя Смерти на вечное растерзание, только ради одной капли той любви, какой ты никогда не ведал! На что пойдёшь ты? На что ты способен, ежли ты ничего не видел и не знаешь. Если твоя кожа не чувствовала плетей, а душа терзаний раскаяния?..

Юноша тоже встал, бледный и дрожащий.

– Уйдите! Уйдите! – воскликнул он, хватаясь за голову. – Вы столько сомнений влили меня, вы ядом заполнили мою душу! До сих пор я был светел.

– Ты был пуст, а не светел! – воскликнул Арик, тоже поднявшись. – Теперь в тебе хотя бы станут бродить мысли. Быть может, перебродят в доброе вино мудрости. А в пустоте не родится ничто. Впусти в свою душу настоящий Свет и не думай, что ежли ты умён и проглядлив, ты уже над всеми, ты уже избранник и пророк. Это не так. Ты только можешь стать им, потому что привычен к размышлениям.