Филипп Матышак - Один день в Древнем Риме. 24 часа из жизни людей, живших там

Как и многие школьные учителя, Орбилий – вольноотпущенник, бывший раб, и даже в теплую погоду он носит шарф, скрывающий клеймо на шее, которым его пометили по приказу бывшего хозяина. Поскольку многие учителя – бывшие рабы, в Риме эта профессия не пользуется особым уважением. По правде говоря, Орбилий находится на самом дне, ведь учителя уважают тем сильнее, чем выше уровень образования, которое он дает. Литтераты, подобные Орбилию, дают лишь базовое образование. Их задача считается выполненной, если в конце обучения ученик способен читать, писать, владеет основами арифметики и имеет некоторое представление о классической литературе. Трудолюбивый учитель-литтерат, а Орбилий трудолюбив, ибо усердно колотит своих учеников, может получать до 180 динариев в год. Это примерно в два раза меньше, чем заработок квалифицированного работника любой другой профессии. Даже учителя риторики, представляющие следующую ступень образования, зарабатывают немного больше. Неудивительно, что однажды поэт Ювенал заметил: «Многих сомненье берет в их пустой и бесплодной работе» [24] Ювенал. Сатира седьмая, 203. Перевод Д. С. Недовича. .

Работает учитель за кафедрой. Это довольно тяжелое и порядком потертое деревянное сооружение, которое Орбилий вытаскивает из ниши базилики и кладет на его вершину видавшую виды шерстяную подушку. Публий и Касце прекращают дружескую перепалку и поспешно усаживаются, когда Орбилий стучит по кафедре своей плетью в знак того, что пора начинать.

«Defessi Aeneadae, quae proxima litora…» («Правят свой путь между тем энеады усталые к суше…» [25] Вергилий. Энеида. Песнь первая, 157. Перевод С. А. Ошерова. Цит. по: Вергилий. Буколики. Георгики. Энеида. М.: Художественная литература, 1979. ) – медленно диктует школьный учитель; дети между тем неистово строчат на восковых дощечках. Диктовать «Энеиду» Вергилия – один из любимых методов обучения Орбилия: так он одновременно учит детей классической литературе и письму путем заучивания наизусть. Все, что требуется хорошему ученику, – хорошая память.

Луций Вольтацилий Пилут, как рассказывают, был рабом-привратником и даже, по древнему обычаю, был прикован на цепь; потом, освобожденный за дарования и любовь к наукам, он помогал своему патрону составлять судебные обвинения. Затем, занявшись риторикой, он учил.

Публию порой хочется, чтобы благочестивый Эней и его героические троянцы утонули в ближайшей выгребной яме. Он не понимает, каким образом знание классической литературы поможет ему в будущем. Читать и писать ему, конечно, нужно будет уметь, если он унаследует дело своего отца, потому что у семьи сохранились связи с деловыми партнерами из Африки: они поставляют, к примеру, воловью кожу в обмен на готовые сапоги. В деловой переписке без умения хорошо писать не обойтись: грамматические или орфографические ошибки свидетельствуют о том, что пишет неотесаный деревенщина, которого можно легко обвести вокруг пальца.

А вот декламация, риторика или построение сложных метафор, основанных на каламбурах о матери Гекубы, – это задачи для тех, кто перейдет к следующему этапу римского образования, на котором знание классики становится, по существу, показателем статуса. В отличие от тех, кто стремится стать частью высшего общества, Публий намерен покинуть школу, когда достигнет зрелости, то есть через пять лет. По достижении зрелости, в четырнадцать лет, Публий официально снимет тогу с пурпурной полосой (на самом деле семья не может позволить себе такую тогу и просто возьмет ее напрокат для церемонии вхождения во взрослую жизнь) и наденет простую белую (и тоже взятую напрокат) тогу взрослого человека.

Тупые и непонятные головы появляются столько же против законов природы, как и всякие другие выродки; но таковых весьма мало бывает.

В отроках блещет надежда, много доброго впредь обещающая, но которая с летами исчезает; следовательно, не природа виновата, а недостаток воспитания тому причиной. Ибо нет ничего хуже человека, который, помазав, так сказать, губы первыми началами учения, станет упорно выдавать себя за великого знатока. Он и искусным наставникам уступить не захочет, и, гордясь властью, каковую сей род людей как бы по праву себе обыкновенно присваивает, между тем с повелительною грубостью передает и детям собственную свою глупость. Некоторые думают, что не должно начинать учить детей прежде семилетнего возраста, полагая, что до сего времени способности душевные и силы телесные не позволяют еще заниматься учением.