Сергей Нечаев - Добрый доктор Гильотен. Человек, который не изобретал гильотину

Размышляя над этим, он в 1790 году узнал, что в Париж приехал театр марионеток, который давал свои представления на ярмарке в Ландит, это была панто мима «Четверо сыновей Эмона», во время которой игрушечная машина отрубала головы провинившимся куклам… Игнас с женой пошли на представление по примеру многих. Он посмотрел спектакль, а когда выходил с ярмарки, то в голове у него уже воз ник образ «машины для казни». Так Гильотен стал изобретателем гильотины.

Насколько известно, гильотина, или то, что этим словом называют, — существовала задолго до появления игрушечной машины для отсечения кукольных голов на ярмарке в Париже. Если повнимательнее разглядывать гравюры немцев Пента Альдерградера, Лукаса Кранаха или итальянца Ахилле Бокки XVI века, то на них можно разглядеть образы подобных механизмов. Можно ознакомиться и с «Мемуарами» Пюисегюра, который рассказывает нам о казни в 1632 году маршала Генриха II Монморанси, «которого привели на эшафот, расположенный во дворе ратуши. Там стояло особое устройство. Оно состояло из плахи и двух досок, между которыми двигалось лезвие секиры, подвешенное на веревке через перекладину. Осужденный становился на колени, клал голову на плаху, а исполнитель поднимал за веревку секиру до упора. Стоило ему выпустить из рук веревку, как секира падала на шею осужденного, и вот результат, голова отлетала в одну сторону, тело сползало в другую».

Но такую примитивную механику нельзя было назвать удовлетворительной. Гильотен понял, что нужно придумать что-то более эффективное, но для этого ему нужен был помощник. Ему порекомендовали эксперта № 1 по казням — палача Шарля-Анри Сансона.

Они быстро нашли общий язык. Вскоре на сцене появляется еще один важный персонаж, которому было суждено сыграть в той истории свою роль, — немец по имени Тобиас Шмидт. Он был механиком, занимался производством клавесинов и фортепьяно и, как большинство его соотечественников, страстно любил музыку. Он продал палачу Шарлю-Анри несколько своих инструментов, с чего и началась их дружба. Любовь к музыке еще больше сблизила их, ибо Шарль-Анри тоже был механиком и музыкантом, он недурно играл на скрипке и виолончели. Оба они очень любили Глюка.

Однажды вечером они, по обыкновению, музицировали. Они сыграли арию Орфея, потом дуэт из «Ифигении в Авлиде» и, когда кончили играть, вдруг разговорились. Шарль-Анри сказал своему другу, что уже давно занят вопросом создания машины для казни и готов заплатить изобретателю приличные за нее деньги.

— Погодить! — сказал Шмидт на своем обычном ломаном французском. — Никому не надо уплатить…

Он взял в руки карандаш и стал набрасывать рисунок, вспоминая то, что он видел на гравюре, изображавшей казнь Монморанси, и ту игрушечную ма шинку для казни, которую он видел на ярмарке в Ландите. Шарль-Анри посмотрел… и обомлел — это было то, что нужно! Изображенный Шмидтом ап парат представлял собой два параллельных вертикальных бруса, между которыми двигалось остро отточенное лезвие. Осужденный лежал в горизонтальном положении на доске, просунув голову в отверстие, похожее на ошейник, в другой доске, которая устанавливалась точно под лезвием. Лезвие падало ровно в то место, где находилась шея преступника.

Сансон не скрывал своей радости и удивления.

— Мой, правда, не хотел в этом учайствовать… Тут убивайт человек, такой, как я… Но я вижу, какой вы печально и мне стало жалько вас. Я решиль вам по мочь. А теперь давайте сыграйт арию Армиды…

И в комнате полилась божественная музыка Глюка… Вот так произошло во время домашнего музицирования изобретение гильотины…

На другой день Шарль-Анри Сансон побежал к своему приятелю доктору Гильотену, чтобы рассказать ему об удивительном изобретении механика Шмидта. Тот был поражен, словно ударом молнии. С трудом придя в себя, он воскликнул:

— Да ведь это и есть механическое воплощение моей мечты!

На заседании Национального учредительного собрания Гильотен докладывал об устройстве новой «механической машины для казни преступников». Он долго объяснял депутатам принцип действия новой «чудо-машины», но его слова вызывали не только удивление, но и смех на трибунах. А когда он сказал, будто «осужденный не будет при казни испытывать никакой боли, лишь лег кий холодок на затылке», то его фраза показалась депутатам настолько странной, что в зале поднялся ди кий хохот. Председателю долго не удавалось водворить тишину.