Талбот Мэнди - Орудие богов

А тут еще лошадь Сэмсона перепугалась трубных звуков Акбара, и эмиссар выскочил из экипажа и мгновенно нырнул в помещение. Лошадь ворвалась в толпу, а негодующий слон вдребезги разбил коляску, но никто не пострадал, разве что получил синяк-другой, хотя пошли слухи о том, что сто тридцать шесть человек были раздавлены насмерть и один ребенок ранен, что сделало событие еще более волнующим, и сенсация была такая, как будто все эти смерти произошли на самом деле.

В зале дурбара происходила невиданная в истории сцена: такое море тюрбанов, такой блеск драгоценных камней, такое сборище представителей древних родов! Ютирупа уселся на трон возле украшения из павлиньих перьев, а рядом с ним – о ужас! – на другой трон села Ясмини с открытым лицом, и подле нее заняла место очень красивая принцесса, тоже без покрывала, и никто, кроме Сэмсона, не заподозрил бы, что это Тесс.

Но глаза принцессы Ясмини – они так украшали всю церемонию! Можно было любоваться и ее золотыми волосами, но ее глаза – их, конечно, одолжили сами боги для этого события! Глубже, чем воды озер в Гималаях, голубее, чем бирюза и сапфиры, чем небо или любой другой голубой предмет, какой только можно вспомнить, – полный любви, понимающий, удивленный голубой, – два драгоценных камешка, которые в тот день светились сильнее всех других в зале дурбара.

И так как каждый из принцев в порядке старшинства подходил к Ютирупе, чтобы произнести вежливую речь, поклониться и получить в ответ царственный поклон, то каждый принц вынужден был сначала пройти мимо Ясмини и поклониться ей, хотя речь он обращал к Ютирупе. И когда наступила очередь Сэмсона, ему тоже пришлось сначала поклониться Ясмини, ибо, как джентльмен, он не мог пойти на меньшее. Ее изумительные глаза, встретившись с его гневным взором, засмеялись ему навстречу, когда она отдавала ответный поклон, и засветились таким весельем и такой радостью, что и он не мог не улыбнуться; он прощал почти все красивой женщине. Он смог простить ей и то, что не менее девятнадцати британских офицеров разных рангов и ста двадцати трех туземцев своими глазами видят, как он отдает официальный поклон супруге правящего магараджи. Он официально признал ее!

Что же, он полагал, что может пережить неприятные последствия не хуже всякого другого, и он ехал домой с улыбкой и высоко задрав подбородок, чтобы излить душу полковнику Уиллоуби де Уингу над виски с содовой в клубе, как впоследствии поведал Фердинанд де Соуза Браганца.

Поздно ночью, когда кончились фейерверки и огни на крышах и в окнах начали угасать, возник вопрос, кто сильнее пьян: Акбар, трое нищих или Том Трайп. По всему городу было слышно, как ужасающе трубит Акбар, гоняясь за тенями, мышами, крысами и за всеми, кого он мог увидеть и вообразить. То, что видел Том Трайп, удерживало его у него на квартире, где за ним с грустью наблюдал Троттере. Трое нищих, Бимбу, Пинга и Умра, видели янтарные луны в пурпурном небе, ибо так они сказали. Они также сказали, что мир прекрасен и что Ясмини – королева из королев и что из ее украшенной драгоценностями руки едят сами боги. А когда их стали бранить за богохульство, они начали отпускать такие смешные и неподобающие шуточки, что все опять рассмеялись.

Пьяный или трезвый, но каждый в Сиалпуре веселился и развлекался, кроме Сэмсона, у которого перед мысленным взором стояла громадная пустая яма в земле, где он мог похоронить все свои надежды стать верховным эмиссаром, и бедняги Тома Трайпа, который поработал больше, чем кто бы то ни было, а теперь наслаждался результатом меньше всех.

Весь Сиалпур отправился спать в хорошем настроении, уверенный, что принцы, слоны и церемонии – сливки жизни и что тот, кто так не считает, не заслуживает пышности.

Рано утром на другой день Дик Блейн поехал взглянуть на Тома Трайпа, нашел его, связал одеялом, засунул ногами вперед в коляску и повез его, в сопровождении Троттерса, который сомневался, выказать ли ему сомнение или одобрение, – повез его к себе в дом на холме, где они с Тесс ухаживали за старым солдатом, приводили его в трезвое состояние и заставили испытать угрызения совести.

К тому времени Бимбу, Пинга и Умра опять сидели в пыли у садовой калитки в своих старых лохмотьях и завывали:

– Бхиг манги, сахиби! (Милостыню, небеснорожденные! Подайте милостыню!)