Рут Гудман - Как жить в эпоху Тюдоров. Повседневная реальность в Англии ХVI века

Удобства в пивных были минимальными, во многих из них — просто скамейка напротив внешней стены. Если внутри была комната, то мебель все равно состояла лишь из скамейки и стульев и, возможно, стола. В отличие от трактиров, это были не специально построенные помещения, а скорее жилые дома, приспособленные для продажи эля или пива. Большинство тех, кто содержал пивные, не были процветающими хозяевами, поэтому оборудованные под них дома сами по себе были довольно незатейливыми. Земляные полы были повсеместными. Баров, конечно, не было: напиток приносили прямо из бочки в кувшинах или котелках хозяева пивной, члены их семьи или слуги. Кое-где подавались и питьевые сосуды, но многие клиенты приходили со своими. Добротный веселый огонь оживлял атмосферу и притягивал людей из их собственных, возможно необогреваемых домов.

«Или вы принимаете дом моей госпожи за пивную, что визжите ваши портновские песни» [46] Пер. М.Л. Лозинского. , — обращается Мальвольо к сэрам Тоби, Эндрю и Фесте в пьесе Шекспира «Двенадцатая ночь». Трое распутников пели популярные песни: «Трое веселых мужчин», «Жил в Вавилоне человек» и «Двенадцатого декабря». Так вели себя в пивной. Танцы в пивной, как мы видели, были послеобеденным развлечением, когда еще было светло, но вечером брали верх музыка и пение. Музыкантам иногда платили хозяева, а иногда — вскладчину — и клиенты. Пение, которое было бесплатным, было более распространено. Во второй половине XVI века, по мере повышения уровня грамотности и развития полиграфии, появилась целая индустрия письма, печати и продажи листовок с балладами для заучивания и пения. Это была разновидность литературы, над которой часто потешались более образованные члены общества. Как пишет Уильям Уэбб в своем «Рассуждении об английской поэзии» (Discourse of English Poetrie, 1586):

Ведь многие могут составить трактирную песню из пяти-шести стихов, напевая на какую-то мелодию из «Северной Джигги», или «Робин Гуда», или «Ла Лаббер» и т. д. <���…> скоро у нас будут целые орды поэтов: каждый, кто может срифмовать книгу, пусть и просто потому, что хочет, но с похвалой Медным носам или Бутылочке эля, добьется положенной поэту лиры: чьи горшечные [pottical] (я хотел сказать, поэтические) головы, я бы хотел, чтобы на торжественной церемонии были украшены не венком, но великолепным зеленым ячменем, в знак их доброй любви к нашему английскому солоду.

Написание песен в честь пива и эля, которые будут петь те, кто его пьет, имело коммерческий смысл, даже если это не приносило лавров поэта. К концу эпохи составлялись и распространялись тысячи и тысячи листовок с балладами, и многие из них, похоже, оказывались на стенах пивных, чтобы клиенты могли наслаждаться ими и петь.

Питье и пение тесно переплетались в сознании людей эпохи Тюдоров. В своей «Анатомии абсурда» (Anatomy of Absurdity, 1589) Томас Нэш, поэт с твердой позицией, назвал такие баллады «нашими новыми песнями и сонетами, которые каждый красноносый Фидлер держит у себя под рукой и каждый невежественный рыцарь Эля будет тяжело дышать над горшком, как только его мозг размягчится от жара». Дошедшие до нас песни разнообразны — от триумфальных торжеств по поводу английских военных побед, таких как взятие Кадиса графом Эссекским в 1596 году, до новостей о местных бедствиях, таких как пожар в Саффолке в 1580-х годах, уничтоживший половину города. Были среди них и комические песни о браке, и моральные напоминания о неизбежности смерти. Все они отличаются хорошей сильной рифмой и метром, и во многих из них используются уже давно и хорошо известные мелодии. Чувства передаются в них широкими мазками, чтобы привлечь массовую, возможно разгоряченную алкоголем аудиторию. Возьмем патриотическую, хотя и не совсем политически корректную, триумфальную песню о взятии Кадиса:

Отплывает граф во главе небольшого флота, чтобы захватить испанцев в порту и сжечь их запасы: