Елена Елисеева - Жить в эпоху перемен

А началось все так.

Говорит мне муж как-то раз:

— Смотреть на тебя не могу, видеть тебя не хочу. Явись ко мне на работу в два часа — будет презентация. Мажут кремчиком бесплатно — ни морщин, ни уныния через двадцать минут. Полное и универсальное омоложение внешних отделов организма. А не то, — говорит, — мой меч — твоя голова с плеч: развод — и женюсь на молодой.

Шутки шутками, а ведь в ярости мужик-то? Смотреть на меня, елки точеные, не смотрит. Видеть не хочет, это уж точно. Крем мне этот нужен как собаке пятая нога, но — мужик в ярости, это раз, и бесплатно — это два. А здоровье и морщинистые останки некогда лица?

— Миленький, эти чудо-кремчики всем известны, срок действия два часа, пока намазыватели ноги унесут, потом обвиснет все, как у престарелого бульдога. Может, не надо, а?

Молчала бы уж лучше. Что я в ответ услышала — понятно. Ну, не Софи Лорен, не Ким Бейсингер, но так-то уж зачем…

Короче, явилась. Сидят двое — мужик и баба. Лет по тридцать. Холеные, в костюмчиках, на выпуклых грудях фирменные значки. Муж мой на бабу посмотрел, на меня — и сердце его бедное содрогнулось от омерзения.

— Да-а, — увесисто подбросил мужик, — организм зашлакован. Вижу, очищение не проводилось давненько. Сколько вам лет?

— Сорок, — пискнула я.

— Выглядите старше! — отрезала баба.

В глазах мужа застывало сожаление о жизни, загубленной бесцельно, лишенной радости созерцания красоты и, безусловно, львиной доли плотских утех, причитающихся мужчине. (Какая же ты сказочная сволочь, потрясенно подумала я о бабе, и ничего и не старше, меня на улице «девушкой» окликают, а на той неделе один алкаш телефон все просил. Тебя бы так посадить, лайф твою в хербу, да при мужике твоем расписывать!..)

Вслух-то я вежливая, поэтому говорю аккуратно, но с подтекстом:

— Да, знаете ли, тяжелые жизненные условия. Нехватка денег, у мужа вот зарплата маленькая, да и выплачивают когда хотят… — Сказала и хвастливо подумала: «Молодец я все-таки: сдержалась».

Мужик достает зеленый тюбик. Баба вокруг суетится, мажет мне пол-лица и причитает:

— В России сложилась крайне неприятная экологическая ситуация: что вы едите?! Что вы пьете?! Как вы живете?! Да и можно ли это назвать жизнью? Это — преступление, надругательство над организмом. Посмотрите на себя — на щеках капилляры, под глазами мешки, морщины, нос в крупнейших порах…

На мужа я больше не смотрела. Сама разведусь к чертовой бабушке. Если ему нужна Настасья Кински — пусть к ней и идет вместе со своим окладом жалованья. А я, между прочим, еще ничего. Когда высплюсь. И при вечернем освещении.

Сижу, терплю. Намазали меня.

— Что, — спрашивают, — чувствуете?

Я честно подумала.

— Такое, — говорю, — легкое покалывание, переходящее в приятное жжение.

— О, правильно! — обрадовались оба супостата. — Это вся грязь из вашего организма через поры выходит на поверхность и оседает там.

Надо вам сказать, муж у меня патологически чистоплотен. Попросту говоря, брезглив. Как я подумала, что он сейчас представляет мой грязный организм с отверстыми крупными порами — Боже! Не испытать мне больше супружеских объятий, да и о сладости законной любви придется забыть, пожалуй.

— А вот какой запах вы чувствуете? — приступают ко мне сызнова.

Я честно понюхала.

— Такой вот запах хорошего кремчика, — отрапортовала. А и правда, очень даже приличный запах.

Лиходеи разочаровались:

— Странно… Обычно чувствуют запах того, чего в организме не хватает, — кто бананов, кто ананасов, кто клубники…

— А кого мажут с похмелья, тот чувствует запах огуречного рассола? — невинно осведомилась я, и напрасно, потому что мучители мои горестно-сочувственно посмотрели на мужа, а у того аж челюсть запрыгала от ненависти ко мне — не хочет баба омолаживаться!

Когда крем стерли, бандиты возгордились:

— Ну вот. Совсем другое дело! Что вы сейчас чувствуете?

Я честно прислушалась:

— Все то же приятное жжение.

— Странно, — удивились они, — должно бы уж пройти… Это, наверное, настолько грязен ваш организм, настолько изношен, что шлаки до сих пор поднимаются наружу! — И закручинились, бедолаги…

Я смотрела в зеркало, с ужасом понимая, что ничегошеньки не произошло. Нет омоложения, хоть ты тресни!