Джеймс Лонго - Гитлер и Габсбурги. Месть фюрера правящему дому Австрии [litres с оптимизированной обложкой]

У советских солдат и офицеров был и другой повод заглянуть в Артштеттен: они могли поиграть с детьми Гогенбергов. Они с удовольствием сажали младших на плечи, заучивали немецкие слова, учили детей русским выражениям. Многие признавались, что тоскуют по своим оставшимся дома сыновьям и дочерям [922] Ibid. .

Отношения сложились вполне дружеские, но советские оккупационные власти не могли победить голод, недоедание и истощение, которые, как и предсказывал Черчилль, неизбежно наступили после войны [923] Черчилль в данном случае ни при чем. Война закончилась в мае 1945 г., и проблемы снабжения начались тогда же. Первая зима – 1945/46 года – тоже началась раньше, чем бывший британский премьер-министр выступил в Фултоне. Черчилль просто озвучивал то, что и без него было известно. Его Фултонская речь прославилась прежде всего официальным объявлением о расколе мира и фактически военном противостоянии двух систем. . Разрушенные фермы, суровые зимы, летние засухи, неурожаи зерновых уменьшили запасы производства продуктов питания до уровня, небывалого с лета убийства Франца-Фердинанда. Некоторые говорили, что это – прощальный подарок Гитлера [924] Ibid. .

Голод был вечным спутником Артштеттена. Элизабет Гогенберг подавала личный пример и не жаловалась ни на недостаток еды, ни на ее однообразие. Только через много лет она открыла свои истинные чувства. Когда на стол ставили определенные блюда, она улыбалась и вежливо, но твердо произносила: «Благодарю вас. Я больше этого не хочу!» До конца жизни она не отступила от своего «черного списка» жалких послевоенных ухищрений кулинарии [925] Ibid. .

Стук в дверь, раздавшийся однажды в Артштеттене, разрешил загадку Дахау. Стучал тот самый цыганенок, теперь уже молодой человек, которого Макс прятал от охранника в ящике для инструментов. Он появился вместе со всей семьей и за спасение своей жизни привез Максу большого гуся. Сказав несколько слов, цыган с семейством быстро исчез, но неожиданный подарок стал для Гогенбергов настоящим деликатесом; так хорошо они не ели с довоенных времен [926] Hohenberg, Princess Sophie de Potesta (принцесса София Гогенберг де Потеста). .

Австрийский консул в Карлсбаде наконец разрешил Софии с семьей вернуться под ответственность Максимилиана. К ее удивлению, брат стал старостой деревни Артштеттен. Советская администрация назначила именно его, потому что он, один из немногих австрийцев, не сотрудничал с нацистами. Со временем его бы переизбрали сами жители, но советские военные и гражданские власти держали ситуацию под строгим контролем [927] Ibid. . София и Фриц воспользовались тем, что оказались в советской зоне оккупации Германии, и попросили помощи в розысках Эрвина. Обещаний было множество, но их сын был всего лишь одним из миллионов. Даже Сталин не знал точно, где, сколько и каких заключенных содержалось в исправительно-трудовых лагерях.

Леопольд Фигль, который вместе с Максом и Эрнстом был узником Дахау, стал теперь канцлером Австрии. Пользуясь своим влиянием, он делал попытки найти и освободить Эрвина, но не сумел преодолеть бюрократические лабиринты сталинских тюрем. Никто не знал наверняка, жив Эрвин или мертв. София и Фриц молились, писали письма, кидались к каждому, кто мог хоть что-нибудь сообщить. Ничего не получалось, но они не теряли надежды [928] Hohenberg, Prince Gerhard (принц Герхард Гогенберг). .

Одна семья все-таки воссоединилась, когда Эрнст, Мэйзи и два их сына вернулись в Артштеттен. Почти никто не плакал, а вот смеха было много. Пробыв пять лет в заключении, Эрнст сумел сохранить остроту ума. Он выглядел глубоким стариком, здоровье его так и не поправилось, но он находил в себе силы шутить над своим хилым телом и поддразнивать всех окружающих.

Мэйзи в душе горевала о времени, которое нельзя уже было наверстать, но вся семья радовалась, что собралась теперь вместе [929] Nostiz-Rieneck, Count (граф Ностиц-Ринек). . Через шестьдесят лет после воссоединения Гогенбергов Герхард, младший сын Максимилиана и Элизабет, вспоминал:

Они собрались вместе; это был драгоценный дар судьбы, и никто не собирался растрачивать его на нытье и жалобы. Они искренне любили друг друга и, даже пережив войну, не потеряли почти никого из семьи. Их поколение не привыкло жаловаться. Иногда они без всякой горечи и сетований вспоминали о том, что с ними случилось или что у них было. Вспоминаю, что, говоря о прошлом, они неизменно подшучивали над собой и земляками-австрийцами [930] Hohenberg, Prince Gerhard (принц Герхард Гогенберг). .