Талбот Мэнди - Арабская авантюра [litres]

– А если не удастся? – спросил Грим.

– С тем салагой, что сидит в отделе? Он подмахнет все, что я суну ему под нос. Он трижды в неделю заходит к нам с Мэйбл, чтобы отведать ее лепешек с сиропом. Готов поспорить – подпишет. К тому же, он порядочный малый. Его вытащил с линии огня в Газе австралиец, и он этого не забыл. Он подмахнет все, кроме чека, чтобы помочь анзаку. Уверен. Да, а вы прогуляйтесь до нашей мясной лавки, Грим. И побеседуйте с арабом. Сиди бин чего-то там… забыл, как его зовут. Лежит на койке номер девятнадцать, слева, в длинной такой палате близ патана, которому отхватило обе ноги. Его ни с кем не перепутаешь. Я напишу медицинскую справку для Джереми и пойду следом. Ох, подождите! Не желаете нынче вечерком заглянуть к нам с Мэйбл и поужинать с нами? Мы кухарки не держим, так что не отравитесь… Решено. Я предупрежу Мэйбл, что вы придете. Тру-ту-ту!

Оставалось только опасаться, как бы бригадир в своем негодовании не дошел до того, чтобы прислать наряд военной полиции арестовать Джереми по известному правилу: проще наказать синицу в руках, чем журавля с медицинской справкой. И небо было самым подходящим местом для нашей птички, синица она или журавль, пока подпись офицера по делам личного состава не украсила нужную бумажку.

В итоге мы втроем поехали в кэбе в сикхский госпиталь, куда оказалось не так-то просто попасть. В карауле там стоял сикх, который не признавал ничего, кроме приказа. В любом случае, он не знал Грима, ибо лишь недавно прибыл из Индии. Будь Грим в форме, и никаких бы вопросов не возникло, но они с Джереми по-прежнему были одеты как арабы; моя же гражданская одежда, по мнению часового, предполагала наличие сопровождающего, дабы я не совершил никакой наглой выходки. Арабы в его глазах были насекомыми, а белого, который водится с подобными созданиями, вообще нельзя принимать всерьез.

Но в госпитале находился наш друг Нарайян Сингх, который наслаждался законным правом ветерана – получать после суровых испытаний, перенесенных им в боях при Абу-Кеме, все, что можно, за счет армии. Правда, ничего серьезного с ним не случилось. Он узнал голос Грима и появился из центральной двери, сияя ослепительной белозубой улыбкой из-под роскошных усов. Его кудрявая черная борода снова отросла, он был исполнен достоинства, величия и с ходу все понял.

Грим сказал Нарайяну Сингху несколько слов по-арабски – на языке, который часовой считал тарабарщиной, но Нарайян Сингх, в свою очередь, заговорил на пенждаби, и парень поник, точно цветок-однодневка, услышав гневную речь старого солдата. В итоге мы удостоились салюта оружием и прошли, не побеспокоив никого, в том числе начальства. Нарайян Сингх двигался впереди с видом дворецкого былых времен, сопровождающего царственных владельцев дома в их покои. Он даже сообщил нам, как бы между делом, но очень тактично, что дежурный врач находится на операции.

– Любое желание сахибов – закон, но если они захотят поговорить с доктором-сахибом, придется вызвать его из операционной, где он трудится за крепко запертыми дверьми. Вам угодно, чтобы я его позвал?

– Серьезная операция? – спросил Грим. Никто не улыбнулся. Превосходная актерская игра!

– Очень, сахиб. Он удаляет сипаю половину печени.

– Хм… Мне и в голову не придет его отвлекать. Скверное дело. Идемте.

Но мы не вошли в палату, пока Нарайян Сингх и дневальный не огородили койку номер девятнадцать двумя ширмами, как это делают, когда больной умирает, и не поставили рядом три стула, вопреки вывешенным на стене правилам. Затем Нарайян Сингх встал на страже перед ширмами, но, полагаю, пропустил не так много из нашей беседы.

Человек, лежащий на койке, был ранен тяжело, но не смертельно. И хотя глаза его лихорадочно блестели, он, кажется, сохранил некоторую ясность мысли. Он с минуту смотрел на Грима в упор и, наконец, узнал его.

– Джимгрим!

– Сиди-бин-Таждим, это ты? Я так и думал, что это ты! – Грим говорил на северном арабском диалекте, заметно отличающемся от того, на каком говорят вокруг Иерусалима.

– А это кто? – хрипло спросил раненый, поглядев сперва на Джереми, а затем на меня.

– Росс, мой друг, – ответил Грим.

– А вон тот?

Я ему откровенно не понравился. Западная одежда и бритое лицо не внушают доверия арабу, особенно когда дела у него плохи. А этому иностранцы слишком часто оказывали скверную услугу.

– Американец по фамилии Рэмсден. Тоже мой друг.

– О! Американи! Хаким?

– Нет. Он не доктор. Но его не надо бояться. Он друг Фейсала.