Джон Биггинс: А завтра — весь мир!

Команду заперли в казармах на берегу, пока генерал-губернатор отчаянно засыпал Берлин телеграммами в надежде получить указания, как поступить со взбунтовавшимися моряками союзной державы. Начало уже казаться, что «Виндишгрец» придется уничтожить прямо на месте, а потом дожидаться прихода тюремного корабля из Полы, который отвезет всех туда на трибунал. Но положение благополучно разрешилось, как уже часто случалось во время этого злополучного плавания, благодаря гению одного человека в гражданской одежде, как-то утром сошедшего в гавани Рабаула с трапа пассажирского парохода в сопровождении миловидной женщины, на которой он женился несколькими неделями ранее на американском Самоа.

Этим человеком был линиеншиффслейтенант Флориан Залески из императорского и королевского австро-венгерского флота, а женщину до недавнего времени звали сестра Ульрике, она работала сестрой милосердия в больнице при монастыре урсулинок в Апии. Залески еще числился в отпуске по болезни, но это не мешало ему соблазнять монашек. Однако несмотря на довольно творческое отношение к требованиям устава, лейтенант знал, как исполнить свой долг. Фрау Залески сняла номер в гостинице, они сдали билеты на пароход в Европу, Залески спрятал гражданскую одежду и в тот же день принялся за работу, чтобы привести «Виндишгрец» в надлежащий вид для возвращения в Полу.

Потребовалось несколько недель, чтобы откачать из трюма воду и подлатать самые серьезные повреждения, но люди трудились в охотку, и к концу августа 1903 года потрепанный паровой корвет покинул Рабаул — верхние паруса отсутствовали, на палубе установили ветряк, чтобы приводить в движение помпы, разодранный корпус скрепили тросами, чтобы не развалился на части. По всем расчетам этот плавучий уродец должен был сгинуть без следа где-нибудь в Индийском океане.

Но море и стихия оказались снисходительны, и двадцать девятого октября паровой корвет его императорского, королевского и апостолического величества «Виндишгрец» вошел в Полу после шестнадцати с половиной месяцев отсутствия. Его быстро признали непригодным для мореплавания и стали использовать в качестве склада мин. Старый корабль стоял на приколе у набережной Вергарола и в 1918 году и, как я слышал, был разобран только в 1923-м, пережив кригсмарине и австро-венгерскую монархию на пять лет.

Когда я наконец ступил на берег в Поле в июле 1904-го, то ожидал самого худшего — по меньшей мере, подробного допроса о действиях отряда Микулича на Новой Силезии и обстоятельствах, приведших к его почти полному уничтожению племенем охотников за головами. Однако меня встречали не как бежавшего с поля боя солдата, а как национального героя, «узника острова каннибалов», чья преданность благородному австрийскому дому была такова (как гласило официальное заявление), что «даже лежа в лихорадке на пустынном острове, он обернул вокруг себя красно-бело-красный флаг, чтобы уберечь его от повреждений».

В рапортах я удостоился отдельного упоминания и получил от императора высокую награду — серебряную медаль за доблесть. Кажется, я стал самым юным ее обладателем.

Я давал интервью прессе и стал любимцем флотских бюрократов, которые прилагали все усилия, чтобы кошмарное плавание «Виндишгреца» выглядело триумфальным хоть с какой-то стороны. Я решил, что после девяти месяцев, проведенных в одиночестве на острове, пропущу в Морской академии как минимум год. Но мне выдали особое разрешение остаться с курсом 1900-го года и сдать экзамены за время летних каникул. В результате в сентябре 1904 года я выпустился в звании зеекадета, через три месяца после остального курса, но имея в запасе всего лишь эти три месяца, чтобы его нагнать.

Это было приятно, но далеко не так приятно, как обнаружить, что моему другу Максу Гауссу никак не навредили разногласия с профессором Сковронеком по поводу краниометрии. Мятежники выпустили Гаусса из карцера, и когда два месяца спустя линиеншиффслейтенант Залески принял на себя командование кораблем в Рабауле, он снял с команды все взыскания. Что до самого профессора Сковронека, я рад, что больше никогда его не видел.

Вернувшись в Австрию, он написал устрашающую книгу о своем опыте и получил славу бесстрашного исследователя дикарей. Система Сковронека по измерению черепов была сформулирована в 1908 году в книге «О классификации черепов различных рас», которая выдержала одиннадцать изданий и стала главным трудом в этой дисциплине в германоязычных странах и Скандинавии.