Александр Тамоников - Месть по-царски

– Само собой.

И как отрок поинтересовался:

– Далек ли путь?

– То, Семен, тебе ведать не след.

– Уразумел. От меня надобно что?

– Подготовь горницу, чтобы в ней уместилось человек четырнадцать, возможно, шестнадцать.

– Ого! – удивился ключник. – Придется все лавки туда стащить.

– Так тащи. С Прошкой и перенесете.

Ключник улыбнулся.

– Ты свою Думу, что ли, собираешь?

– Ага! Боярскую, с нашей улицы.

– Это где ж столько тут бояр-то найдешь?

– Главное – название, а кто заседать будет, неважно. Ну, ладно, пошутковали и хватит. Ты все понял?

– Меда, квасу принесть?

– Нет, ничего не надо. А вот посмотреть, не будут ли у подворья крутиться посторонние, треба. То тебе и Проше глядеть.

– Уразумел, сделаем.

– Что ты одно и то же заладил – «уразумел», «сделаю». Проще молви.

– Куда уж проще?

– Занимайся, я в сад.

Княгиня сидела на лавке в тени яблони, любовалась на цветочную клумбу. Обернулась на шаги.

– Дмитрий! Наконец-то возвернулся!

На лице – отпечаток тревоги.

Дмитрий поцеловал жену. Стоявшая рядом Авдотья тихо удалилась в дом.

Ульяна спросила:

– Что молвишь, Дмитрий?

Савельев присел рядом, взял в свою крепкую ладонь маленькую ладонь жены.

– Государь, Ульяна, повелел ехать в Калугу с дружиной.

– Пошто?

– Ты не волнуйся. Комиссией. Там волнение среди торгового люда, спор с воеводой вышел. Мне треба передать повеление царя прекратить междоусобицу и решить все по-мирному. Среди русских людей вражды быть не должно, ворогов и без того хватает.

Ульяна внимательно посмотрела на мужа.

– А правду ли ты молвишь, Дмитрий?

– Пошто сомневаешься, Ульяна?

– Уладить спор государь мог послать кого угодно из свиты своей. А посылает тебя да еще с дружиной. Значит, не все так, как молвишь.

– Я сказал тебе правду. – Дмитрий отвернулся, он ненавидел ложь, не принимал ее, гнал от себя людей лживых, но сейчас эта ложь была во благо, дабы не расстроить жену в ее положении. – А дружину беру для того, чтобы вместе со стражей города провести учения. То ж запросил воевода, князь Горинский.

Ульяна вздохнула.

– Меня обмануть можно, себя не обманешь, Дмитрий. Молвил бы, что государь запретил говорить, пошто едешь в Калугу, и все.

– Иван Васильевич ничего не запрещал. Крымчане с ногайцами все чаще стали беспокоить наши южные земли, сторожа должны быть готовы отстоять крепости, деревни, села. А для того навыки нужны. Я и мои ратники имеем опыт в сражениях с татарами. Опыт тот след передать южным ратникам и всем служивым людям, ополчению.

– Пусть будет так. Надолго уезжаешь?

Савельев погладил бороду.

– Считай, Ульяна, дня четыре туда, столько же обратно, уже боле недели, в Калуге неделя, пара недель на занятия. После Петрова поста должен возвернуться.

– Долго-то как!

– Ничего, лебедушка ты моя. Время пролетит быстро. Да, и не пугайся ныне вечером, к нам ратники придут. Обсудить, как пойдем в Калугу, с чего начнем исполнять повеление государя.

– Ныне-то ничего, родной, а вот далее, как провожу тебя? Без тебя мне радости не будет.

Савельев предложил:

– Ну, хочешь, перевезу тебя в родительский дом? Князь Крылов встречался с отцом твоим, Степан Гордеевич молвил, что весьма доволен нашим союзом. Видит, как счастливы мы. Там, в родительском доме, тебе веселее будет.

Ульяна покачала головой:

– Нет, Дмитрий, жена должна быть при муже и в горе, и в радости, а коли муж уедет по делам, смотреть за хозяйством.

Князь улыбнулся:

– Это правильно, родная. Но коли совсем уж печаль заест, скажи Семену, он доедет до князя Острова, он заберет тебя.

– Я буду ждать тебя в нашем доме, – твердо сказала Ульяна и ахнула: – Ах, ой… – схватилась за живот.

Дмитрий беспокойно спросил:

– Что, Ульяна? Помощь нужна?

Но жена неожиданно улыбнулась:

– Не надо никого. Толкается дитенок наш. Так вдарил ногой, что больно стало. Но то боль приятная, хорошая. Живет ребеночек, растет.

– Ты не пугай меня так.

Но Ульяна опять:

– Ой! Да что ж ты растолкался, милый?

Князь приложил руку к животу жены и почувствовал сильные толчки.

– Да, разошелся.

– А может, разошлась?

– Может, и так.

– Это, Дмитрий, через меня и ребятенок тревожится. Батька-то уезжает, не по душе ему.

– А разве он может что-то чувствовать?

– Все чувствует, Дмитрий. Вот гладишь живот, и дитя спокойно, а нервничаешь, начинает толкаться.

– Да, чудно.

– Что чудно, родной?

Савельев улыбнулся: