Георгий Свиридов - Время возмездия

Галия чувствовала себя наверху блаженства, хотя банька была неказистая, внизу, с пола, несло холодом, а вверху, под низким темным деревянным потолком, нечем было дышать от жаркого пара.

Последние недели танкисты вели тяжелые затяжные бои. Не то что помыться, просто умыть лицо было некогда. Насквозь пропиталась запахом солярки да пороховым угаром. А тут такая благодать! Хлестала себя мягким березовым веником, терлась мочалкой, брала из баночки самодельное жидкое мыло, торопливо мылилась, плескала на горячие камни настоенную душистую воду и снова блаженствовала всем нутром и чувствовала, как сходит с нее не грязь, а сползает толстая шершавая кожура, поґтом просоленная, гарью пропитанная, а из-под кожуры той обнажается молодое, светлое тело, и наливается она силой женской и здоровьем, и душа расцветает, петь хочется, жить хочется и любить своего единственного и дорогого сердцу младшего лейтенанта!

А время бежало за секундной стрелкой, отмерявшей минуты жизни на маленьких ручных часиках, которые она положила на лавку рядом с другими своими ценными вещами и документами. И мозг Галии, уже привыкший к строгости распорядка военной жизни, спешил приглушить блаженство души и сердца, слал приказ рукам, заставляя их двигаться, обмывать распаренное тело, чтобы побыстрее закончить и дать возможность другим насладиться радостью обновления.

Григорий Кульга не был рад этой передышке, короткому антракту между боевыми действиями, хотя понимал, что передышка нужна и усталому до изнеможения телу, и особенно боевой машине. Насчет машины он знал точно. Последние дни она двигалась буквально на нервах и злости экипажа, выдерживая чудом всякие недопустимые уставами и наставлениями перегрузки, как люди, которые последние три недели вели один сплошной, нескончаемый наступательный бой, прогрызая километр за километром глубоко эшелонированную оборону врага на ленинградской земле. Кульга давно чувствовал и понимал, чутко прислушиваясь к напряженной работе «сердца» танка, что мотор тянет из последних своих железных сил, надрываясь в изнеможении, и что надо дать ему краткую передышку, вызвать «скорую помощь» из полковой технической службы, подлечить.

Видел он, что и Галия Мингашева беспокоится, хотя она человек привыкший: на Урале, у себя дома, на испытаниях боевых машин специально старалась создавать всяческие перегрузки, заставить машину жить на пределе, чтобы лучше определить ее боевые качества и потом дать рекомендации фронтовикам. Но за последние дни боев и Галия часто стала хмуриться, тревожно удивляясь, как это «сердце» машины выдерживает и тянет, не сбиваясь с положенного ритма. Видать, на Урале, делая этот именной танк, постарались друзья-комсомольцы, добросовестно подгоняя деталь к детали, крепкие наложив сварочные швы и подобрав живучий дизельный мотор. Впрочем, танк их не лучше иных других, ничем он особенно не отличается. Просто сделан он из доброй уральской стали, круто сваренной, в которую для прочности и силы помимо всяких нужных компонентов уральцы добавили и жгучую ненависть к захватчикам, и светлую любовь к родной русской земле.

Да, конечно, мотор и весь танк в целом требовали передышки. И тело требовало, экипаж едва держался, выбиваясь из последних сил. Но душа Григория рвалась вперед. Только вперед! Двигаться, двигаться без остановки и без передышки, давя гусеницами, сшибая стальной грудью, кромсая броней, уничтожая огневой мощью заклятых врагов, самоуверенных, самодовольных до помрачения ума прошлыми победами над беззащитными народами и принесших в наш край смерть и горе. О, как ждал Григорий этого грозного часа начала расплаты, начала полного разрыва блокады и начала изгнания захватчиков с ленинградской земли! И вот они наконец наступили, эти дни? неотвратимые и желанные, страшные в своем неимоверном напряжении и такие радостные для сердца. Наступил, как считал Григорий, последний, третий, завершающий раунд великого поединка. Но враг, еще не поверженный окончательно, еще не сломленный, яростно огрызался, цепляясь за каждый сотворенный им узел обороны, отвечал огнем и смертью, но не мог устоять, выдюжить, как мы в памятном сорок первом, и начал откатываться. И в том отступлении виделась Григорию рассветная заря будущего светлого дня победы. Пусть до нее еще далеко, но она уже видна. Видна в том, что наши части движутся вперед.

У Григория Кульги свои счеты с захватчиками. Он рубил топором, разбивал немецкие снарядные ящики, складывал горкой пахнущие смолистым духом щепки, которые тут же относили в баньку, смотрел на них и улыбался, думая свою радостную думу. Позавчера освободили город Лугу. А отсюда рукой подать до Струг Красных. Милые его сердцу Струги Красные! Сколько раз они снились ему за долгие годы войны! Даже не верилось, что ему выпадет такое солдатское счастье — воевать на этом направлении. Освобождать близкую сердцу землю, знакомые и памятные места, где до войны начинал он свою службу, обучался управлять тяжелой и грозной боевой машиной, где тренировался в спортивном зале, отрабатывая на кожаных мешках комбинации боксерских приемов и серий. Как давно, как недавно это было в его жизни! Где они, его друзья-товарищи по сборной команде боксеров, кто из них уцелел в огненном вихре войны? Где они, его товарищи-однополчане, уцелели ли, выжили, на каком участке фронта сражаются? А командиры-наставники? Старший лейтенант Черкасов погиб в сорок первом, в танковом бою на подступах к Пскову, где наши танки приняли неравный бой, преградив путь немецким боевым машинам. Капитан Сорокин стал подполковником, потерял руку, служит военпредом на уральском танковом заводе… А остальные? Разметала всех военная судьба. И Кульге она нелегкая досталась. Сколько пришлось перенести невзгод — перенес. Сколько пришлось выдержать боев — выдержал. И в танке горел, и по льду озера переводил тяжелую машину, и подбивали, и из окружения выходил, и был ранен не раз, и наградами его не обходили, и звание младшего лейтенанта присвоили. Все было в его судьбе. Но главное — выжил, уцелел. И вот он здесь, на ставшей родной и близкой ленинградской земле, в тех же самых памятных местах, где начал войну. И впереди — Струги Красные… Эх, как же они тогда сплоховали, в те полынно-горькие первые месяцы, неумело воюя! Сейчас бы они иначе себя повели, похлеще давали бы сдачи. Конечно, только бы с нынешней боевой техникой. Той самой, сегодняшней, которой тогда, в те печальные дни, так ощутимо, до жуткости не хватало. Страшно вспомнить. А может быть, немцы тогда, два года назад, были другие, покрепче нынешних? Это как сказать. Нынешние, они тоже не размазни, палец в рот не клади, отхватят с рукой. Жаркий конец зимы получился, огневое пекло с морозом. А в сердце — весна. А впереди — Струги Красные, а там и Псков, и за ним Прибалтика, а далее сама Германия… Далековато до нее, окаянной, но ничего, одолеем километры, дойдем. Раз начали, обязательно дойдем! Такой уж есть русский человек, остановить его, если разойдется, никакому другому народу не удастся.