Георгий Свиридов - Время возмездия

На дороге, что пролегала через деревеньку, ломаной линией стояли «тридцатьчетверки», крашенные для зимней маскировки белой краской. Танкисты, пользуясь краткой передышкой, придирчиво осматривали, проверяли каждый узел, каждый агрегат. Жизнь этих людей связана с жизнью машины. В бою малейшая оплошность, пустячная неполадка может обернуться гибелью экипажа. Гулко бухали кувалды. Деловито постукивали молотки. Кто-то прогревал мотор и от танка шел ровный басовитый гул.

А на другом конце деревушки, за линией разрушенных немецких окопов, местные женщины грели баньку для «танкистов-соколиков». Банька чудом уцелела в том огненном смерче, который дважды пронесся по этой земле. Она была старая, срубленная еще в прошлом веке, приземистая, покосившаяся на один бок, с подслеповатым окошком, прокопченная до густой черноты. Топилась она по-черному, с каменкой. Бабка Матрена, сухощавая и юркая не по годам, распоряжалась на правах хозяйки, и ее беспрекословно слушались две моложавые женщины. Баньку вымыли, вычистили, разбитое окошко заткнули тряпьем из немецких мундиров, а дверной проем в предбаннике занавесили куском брезента от палатки.

Бабка Матрена удивленно охнула, а за нею всплеснули руками и ее помощницы, когда молоденький «танковый соколик», чья грозная машина стояла поблизости, стянул с головы меховой шлем. Под шлемом оказались явно не мужские по длине своей волосы, хотя и подстриженные довольно ловко. А когда «танкист-соколик» расстегнул ремень и снял замасленный короткий полушубок, то под гимнастеркой, на которой сияла боевая медаль, явно обозначились груди.

— Так это ж что ж получается, а?.. Ты, выходит, самая разнастоящая баба… девка то есть? — спросила шепотом бабка Матрена.

— Ага, бабушка, — согласно кивнула Мингашева, расстегивая ворот гимнастерки.

— Танкист нашего бабьего сословия?

— Ага, бабушка.

— И воюешь?

— Воюю, бабушка.

— И давно?

— С позапрошлого лета.

— А не страшно? В танке не страшно сидеть, когда пушка ухает?

— Не, не страшно. Привыкла уже. А первый раз, когда в бой пошли, ух как жутко было! Мурашки по спине забегали, и сердце захолодело, прямо замерло от страха, — призналась Галия Мингашева, снимая сапоги. — Потом пообвыкла.

— А кем же ты будешь в танке, ежели это не секрет военный?

— Механик-водитель я, веду машину.

— Погоди, погоди, — бабка Матрена настороженно поглядела на Мингашеву. — Как это сразу и механик ты, и водитель, а? У нас вона в МТСе тож были и механики, и водители. Так механики, которые по ремонту, а водители энти руль крутили. Кто ж ты на самом-то деле будешь?

— Механик-водитель — это воинское название такое. А я совсем не механик, не ремонтник, а только рычагами двигаю, управляю танком, вожу его, понимаете? Как тракторист!

— Ну, тракторист на тракторе человек заглавный. Как не понимать, ясное дело, — бабка Матрена согласно кивнула. — Выходит, и ты в танке заглавная фигура?

— Не, командир! Тот, что дрова рубит. Младший лейтенант Григорий Кульга, — с гордостью и любовью в голосе произнесла Мингашева, показывая в дверной проем на Григория, который перед банькой лихо разбивал топором немецкие снарядные ящики.

— Ладный мужик, — оценила его бабка Матрена. — Хозяйственный, видать.

— А не пристает? — в один голос доверчиво спросили женщины, помогавшие бабке Матрене и молчавшие до сих пор.

— Ко мне? — удивилась Мингашева.

— Ну да, а то к кому же еще! В танке-то небось еще других солдат женского полу нету.

— Не, не пристает, — уверенно ответила Мингашева.

— А другие?

— Не, никто. Командир не допустит, он у нас строгий. Да и я сама не позволю никому никакие ухажерские шуточки, враз отобью охоту. Рука у меня крепкая.

— А тот, который нерусский? На немчуру смахивает. А они до русских баб очень-то охочие.

— Да что вы! Вовсе не немец, а литовец. Из Каунаса он, из Литвы. Юстасом зовут, а мы его просто по-русски Юрой назвали. У него там, в оккупации, невеста осталась.

— Да ты, дочка, раздевайся, раздевайся и шастай в горячий дух, прогрей косточки, — по-матерински заботливо говорила бабка Матрена, — а наши бабы исподнее твое мигом простирают и по-скорому высушат утюгами. Мы ж люди партизанские, в лесу живем, пообвыкли к страхам и опасностям, все теперь по-быстрому делаем, не то что в довоенное время. Натерпелись мы тут, намучились, настрадались… Ведрами слезы понавыплакали. Уж как мы вас, родных спасителей наших, ждали, как ждали!

А немчура проклятая зверски хозяйничала, побили много наших хороших людей. Ох, побили… Но и партизаны наши давали им жару. У наших даже настоящая пушка была. Старик мой еще в ту германскую войну при орудиях выслужился, хотя и серьезное ранение в ногу получил. Так он сейчас у партизан за главного пушкаря, — похвасталась как бы между прочим бабка Матрена. — А ты смелее, смелее, дочка! Поддай парку-то. Плесни на камни, вон из ковшика, вода там духовитая, на лесных травах настоенная. Пользительная для нашего бабьего тела.