Пьер-Амброзио Курти - Под развалинами Помпеи. Т. 2

Когда Муза был введен в комнату больной Скрибонии, она находилась в глубоком сне.

Старый врач стал терпеливо ждать ее пробуждения. Проснувшись и услышав голос Музы, тихо спрашивавшего ее, как она себя чувствует, Скрибония спросила резким и недоверчивым тоном:

– Кто ты такой?

– Старый друг твой, Скрибония.

– Кто ты такой? Старых друзей у меня нет.

– Нет, ты имеешь их, дочь моего друга, Скрибония Либона: я врач Муза.

– Ты! Ты! Муза! Будь дорогим гостем! Ты кстати пришел: прежде нежели оставить этот мир, мне хочется передать тебе то, что за столько лет накопилось у меня на сердце.

Врач побледнел, но не промолвил ни слова.

– Кто тебя послал ко мне, друг моего отца?

– Ливия Августа, которую очень беспокоит твоя болезнь.

– Точно так, как беспокоила болезнь Луция и Кая, моих внуков, убитых ею; не правда ли?

Антоний Муза не осмелился противоречить.

– Точно так, как беспокоила ее болезнь Марцелла, моего зятя, несчастного первого мужа моей Юлии; ты, как врач при Ливии Друзилле, знаешь кое-что об этом; не правда ли?

– Я нахожусь при императоре.

– Это то же самое, Муза; перестань притворяться предо мной, готовой переплыть реку Стикс.

Прошло несколько минут молчания.

– Но ты мне не ответил на мои слова о Марцелле; нас никто не услышит, расскажи же мне, каким образом ты убил его там, на водах в Байе?

– Скрибония, ты говоришь странные вещи; болезнь туманит твой ум…

– Не хочешь сказать? В таком случае я расскажу тебе, как это совершилось, и знай, что рассказ мой не болезненный бред. Однажды Друзилла призвала тебя к себе и сказала тебе: «Муза, ты мне обязан расположением, которое оказывает тебе Август». Ты хотел возразить, но хитрая женщина предупредила тебя. «Я знаю, что ты хочешь сказать, – заметила она, – будто бы Август расположен к тебе за то, что ты излечил его холодными ваннами. Но ведь ты ничего особенного не сделал, прописав ему холодные ванны после того, как теплые оказались вредными. Но не будем об этом спорить, – продолжала она. – В нашей власти поставить тебя на такой пьедестал, с которого никто не будет в состоянии сбросить тебя». Ты молчал, ожидая приказаний своей госпожи, так как всегда очень полезно вспоминать о своем прежнем положении; и она без всяких обиняков стала говорить тебе о том, что Клавдий Марцелл, сын Октавии, зять мой и Августа, служит препятствием ее планам, что ей необходимо устранить это препятствие и что ты…

– Ты повторяешь бессмысленную клевету, Скрибония.

– Я еще не кончила, Муза, подожди.

С большим усилием взяв со столика стоявший на нем фиал и проглотив немного заключавшейся в нем жидкости, Скрибония продолжала:

– Ты уехал в Байю, где находился Марцелл; он готовился принимать теплые ванны, но ты запретил это ему и приказал купаться в холодных.

– Но ведь они помогли Августу.

– Именно по этой причине не следовало их прописывать несчастному мужу моей Юлии. И он, деятельность которого была столь полезна Риму, умер [49] Тацит в своих «Анналах» (кн. I, гл. 3) пишет: «Август, заметив в Клавдии Марцелле раннюю способность к государственным делам, сделал его, еще молодого человека, верховным жрецом и эдилом». Марцелл был сыном Октавии, сестры Августа, и умер в должности эдила, имея лишь двадцать лет от роду. .

– Это могло быть ошибкой, а не преступлением.

– Спроси об этом у Друзиллы и у римского народа. Но Друзилла сдержала свое слово: ты получил золотое кольцо и много денег, и тебе поставили статую в храме Эскулапа.

– Я не стану спорить с тобой, Скрибония, опровергать клевету моих врагов, уверяющих, будто я убил Марцелла по желанию Ливии Августы. Я послан ею, чтобы оказать тебе помощь; будем говорить о твоей болезни.

– Иди, Антоний Муза, и скажи этой губительнице всего моего семейства, что я бесконечно благодарна ей за единственное добро, которое она сделала мне, послав ко мне тебя, слепое орудие своего коварства, и что если бы я не высказала тебе того, что давит меня тут, – Скрибония указала при этих словах на свою грудь, – смерть была бы для меня мучительнее.

– Да, – немного помолчав, проговорила больная, – юноша Марцелл был моим любимцем, и не умри он, Юлия не находилась бы ныне в вечной ссылке, а считалась бы будущей императрицей.

Пристыженный и приниженный резкими словами Скрибонии, Муза повернулся и медленно направился к дверям, но больная снова подозвала его к себе.

– Выслушай еще последние слова матери, которая, быть может, завтра не увидит солнца.