Эли Берте - Замок Монбрён

– Хорошо,– отвечал в задумчивости Дюгесклен.

Они приблизились к группе рыцарей, стоявшей при входе в деревню, и едва только Бертран сделал несколько шагов, как уже был узнан ими. Рыцари соскочили с лошадей и бросились пожимать руки Дюгесклену, между тем как воины, оруженосцы и пажи провозгласили в честь его «виват» и преклонили знамена.

С этой минуты всякое недоверие кончилось между двумя войсками, к несказанной радости солиньякских вассалов. Сам сир де Нексон постарался скорее объявить им, что эта блестящая кавалерия не только не думает нападать на них, ибо начальники ее – друзья Дюгесклена, но что, вероятно, она еще поможет им овладеть замком. В ожидании точных известий он приказал своим людям, утомленным продолжительным переходом, воспользоваться этой минутой и подкрепить свои силы, столь нужные еще для предстоящих дел.

Вассалы Солиньяка не заставили просить себя дважды. Они присели на траву, разбились на группы и стали делить между собой все, что имели. Рыцарь-защитник присоединился к Доброму Копью, который, сидя на коне во главе своего отряда, был совершенно неподвижен, глядя на рыцарей, окружавших Дюгесклена. Сир де Нексон не заметил сначала этой неподвижности и бледного лица начальника живодеров.

– Итак, капитан Доброе Копье,– сказал он спокойно,– вы правы, это французы, и я думаю, что мы найдем в них добрых помощников для задуманного дела.

Анри посмотрел на него с рассеянным видом и, казалось, ничего не понял, что тот ему говорил. Потом вдруг спросил с волнением:

– Не ошибаюсь ли я, сир рыцарь? Видите ли вы, подобно мне, в нескольких шагах от сира Дюгесклена голубое с красным знамя, усеянное белыми топориками?

– Вижу, капитан, вы знаете рыцаря, кому принадлежит этот герб? Это должен быть какой-нибудь важный вельможа при французском дворе, судя по богатому костюму знаменосца.

Доброе Копье не отвечал ни слова, смущение его становилось час от часу очевиднее, и легкий трепет пробегал по всему телу. Рыцарь-защитник хотел было спросить его о причине этого странного состояния, но капитан вдруг опустил забрало шлема, закрыв изменившееся лицо. В это время паж, одетый в богатое платье, подъехал к нему и учтиво просил приблизиться к группе французских рыцарей, которые, спешившись, стояли вокруг Дюгесклена и слушали его рассказ об опасности, какой он еще так недавно подвергался.

Получив это приглашение, начальник живодеров вздрогнул. Он кивнул пажу головой, потом, обратясь к одному из своих сержантов, приказал ему дать отряду отдых. Но опущенное забрало, или, может быть, волнение так изменили его голос, что едва можно было разобрать, что он говорил. Исполнив эту обязанность, он последовал за пажом, оставив сира де Нексона и сержанта в недоумении насчет этих странных манер, так противоречивших прямому и смелому обращению капитана.

Рыцари устремили глаза на Анри с участием и любопытством, и это обстоятельство еще более увеличило его тайное смущение. Приблизившись к группе, Доброе Копье соскочил с коня, отдал его пажу и, подойдя к французам, раскланялся со всей вежливостью.

– Клянусь Богом, храбрый оруженосец,– сказал ему Оливье Дюгесклен, протягивая руку,– я хочу первым поблагодарить вас за помощь, которую вы оказали моему доброму и почтенному брату! Вы поступили честно и благородно.

– И я, мессир,– произнес Готье де Мони, гордый и суровый рыцарь, облаченный в черные доспехи, со смуглым лицом в шрамах,– я скажу вам, что все рыцарство и дворянство Франции будет завидовать вам за ту услугу, какую оказали вы моему благородному брату Бертрану… Клянусь честью! Я отдал бы десять лет своей военной жизни, чтобы только иметь счастье совершить подвиг, столь приятный нашему королю и всему христианскому миру.

– Не сожалей, Мони,– смеясь, сказал Дюгесклен.– Если взять в расчет все удары, которые ты получил за меня, так ты будешь самый богатый из всех моих добрых друзей и товарищей, не исключая даже самого храброго Клиссона.

Доброе Копье получил такие же приветствия от Галерана, сына графа Сен-Поля, от Оливье де Мони и других знатных особ. Все наперебой старались доказать, что они глубоко ценят услугу, оказанную их знаменитому полководцу. Предводитель живодеров принимал все эти похвалы молча, и каждый из рыцарей думал, что одно глубокое почтение к таким важным особам заставляло капитана хранить молчание.

Только один из рыцарей, по-видимому, могущественнее прочих, не сказал ни слова привета Доброму Копью. Это был человек уже преклонных лет, худой и сухой, со строгим взглядом, на лице которого виднелись следы давнего внутреннего страдания. Его серебряные доспехи, двухцветный плащ с вышитыми на нем серебряными гербами, роскошно убранный шлем – все показывало в нем богатого и могущественного вельможу. В самом деле, это был граф д’Арманьяк, имя которого через несколько лет стало столь знаменитым. Взгляд его неотрывно был устремлен на Доброе Копье в то время, как другие рыцари осыпали его похвалами.