Эли Берте - Замок Монбрён

Когда Годфруа и Маленький Бискаец пришли в середину стана, барьер был открыт, и капитан Доброе Копье, в сопровождении нескольких воинов, явился узнать о причине тревоги. При свете факелов все увидели двух воинов, которые вели какого-то незнакомца, пойманного возле лагеря.

– Что такое? – спросил капитан с нетерпением.– Зачем подняли тревогу? Можно было подумать, что нас атаковала целая армия.

– Капитан Доброе Копье,– отвечал один из воинов, сопровождавших пленника,– я не думаю, что у этого человека были товарищи в лесу. Но так как он пробирался к нашему стану тайком, я крикнул соседнему часовому, чтобы он помог мне поймать его. Это и произвело тревогу. Допросите бродягу: он, без сомнения, шпион сира Монбрёна.

– Шпион! – повторил Доброе Копье с презрением.– Клянусь святым Жоржем! Если он шпион, дело его кончится скоро, мы привесим его к первому дубу. Подойди-ка сюда, молодец. Кто ты? Откуда? Зачем?.. Говори же скорее, разве ты нем?

– Сир капитан,– отвечал вполголоса незнакомец, по-видимому, сильно взволнованный.– Я из Монбрёна и имею передать вам весьма важные вести от…

– Из Монбрёна! – прервал с запальчивостью Анри.– Конечно, ты принес мне предложение мира от этого наглеца барона? Я ничего не хочу слышать до тех пор, пока не возвратит он девице де Латур… Но… смерть и кровь! – продолжал капитан в бешенстве, отступив шаг назад.– Не тот ли это менестрель, который воспевает подвиги своего господина-грабителя и который, говорят, осмелился объявить свою плачевную любовь самой Валерии? Да, это он, клянусь честью! Ни у кого из вассалов Монбрёна нет такого изнеженного лица. Слушай же, сир певец, давно уже я хотел видеть тебя и сказать, что я запрещаю тебе вздыхать по этой девице, которая приняла уже от меня благосклонно признание. Но – что это? Бездельник осмелился явиться предо мной с лентой, на которой я узнаю цвета моей дамы!

В то же время он хотел сорвать зеленую ленту, которая была повязана на руке незнакомца. Жераль быстро отступил и сказал капитану грустным тоном:

– Не завидуйте этому украшению, мессир,– я купил его у Валерии де Латур ценой моей жизни, тогда как вам она дарит свое сердце, не требуя в награду ничего, кроме любви, а это так легко!

Слова, исполненные кротости и глубокой скорби, произвели впечатление на капитана, и он тотчас успокоился.

– В самом деле,– начал он тоном, менее надменным,– я и забыл, что подобные милости менестрелю от дамы ничего не значат, кроме разве того, что она любит быть воспеваемой в стихах. Но как бы то ни было, мой милый, барона де Монбрёна нельзя поздравить с удачным выбором посланника.

– Вы точно уверены, капитан Доброе Копье,– спросил с усилием Жераль,– что я пришел к вам от барона Монбрёна? Посмотрите,– продолжал он, показывая свое мокрое платье и полукафтанье, разодранное на плече стрелой.– Если бы я был прислан от барона, разве мне нужно было бы тогда переплывать рвы и укрываться от стрел часовых, стоявших на стенах?

– В таком случае,– вскричал Доброе Копье с нетерпением,– от кого же принесли вы мне послание?

– От самой Валерии де Латур,– отвечал Жераль столь слабым голосом, что его едва можно было слышать.

При этих словах капитан совершенно изменился.

– Удалитесь все отсюда! – закричал он своим воинам, стоявшим вокруг с мечами и факелами в руках.– Дайте мне переговорить с глазу на глаз с этим господином. Пусть каждый возвратится к своей работе. Оруженосец,– продолжал он, обращаясь к воину, который стоял возле него,– посмотри-ка, нельзя ли отыскать где-нибудь бутылку доброго вина, чтобы подкрепить силы этого молодца. А вы, мессир,– прибавил Анри с любезностью, взяв менестреля за руку,– войдите в мою палатку. Я хочу принять как можно лучше посланца Валерии де Латур.

Воины разошлись и снова принялись за работу. Один только Проповедник с Маленьким Бискайцем остались на месте, где происходил этот разговор. Годфруа, по-видимому, больше прежнего был погружен в свои мрачные размышления.

– Пойдем, камрад! – сказал Маленький Бискаец.– Завтрашний день будет труден, так не худо нынче отдохнуть немного… О чем же ты еще думаешь?

– Это странно,– произнес фламандец, как бы говоря сам с собой,– мне казалось… я думал сейчас, глядя на этих двух людей…

– Что ты думал?

– Ничего, ничего,– отрывисто отвечал Годфруа,– пожалей меня, друг Бискаец, я сошел с ума.

И он спрятался в свой шалаш.

Несколько минут спустя Жераль и Доброе Копье сидели уже в палатке, возвышавшейся посреди стана, и казалось, между ними утвердилась уже полная откровенность. Мебель в этой палатке была самая простая, чтоб не сказать грубая. Несколько выструганных досок, поддерживаемых козлами, служили вместо стола, и две скамейки, сделанные наскоро каким-нибудь не совсем искусным плотником, заменяли стулья. В одном углу видна была куча сухих листьев, покрытая двумя или тремя волчьими и лисьими шкурами,– это была постель капитана. По таким признакам тотчас можно было догадаться, что тот, кто занимал палатку, не слишком заботился об удобствах и что привычка с давних пор приучила его ко всякого рода лишениям.