Владимир Буртовой - Караван в Хиву

– Хочет найти купцов, которые вели торг в наших городах. Говорит, что хивинцы сами о своих выгодах должны хлопотать перед ханом Каипом… Его бы речи да богу в уши, глядишь, и был бы прок.

– Если этот хан в темный зиндон его не кинет да не замкнет в деревянные колодки, – добавил от себя Григорий. И Данила не мог в душе не согласиться со старым казаком, что опасения эти вполне резонны.

Но, на удивление россиян, хан Каип не заковал Якуб-бая за дерзкое самовольство и за почти открытый вызов своему повелителю. Более того, белоснежную, безукоризненно уложенную чалму Якуб-бая каждый день можно было видеть то среди торговых рядов караван-сарая, то среди степенных посетителей самого дорогого чайханщика близ медресе у мавзолея Пахлавана Махмуда, когда наступали вечерние часы и величественный купол мавзолея, покрытый голубой мозаичной плиткой, начинал источать тепло, накопленное за день под безоблачным хорезмским небом.

В неделю раз Якуб-бай, неизменно бодрый и веселый, приезжал к россиянам, вводил вороного коня во дворик под присмотр дежурного казака и, встреченный Данилой Рукавкиным, входил в дом к готовому уже самовару, делился новостями и сообщал, что ему уже удалось сделать.

– Ханский шигаул Сапар-бай за доброе подношение согласился еще раз переговорить с Утяган-беком в надежде сообща склонить Каип-хана к дружбе с Россией, видя в этом несравненную выгоду для Хорезмской земли, и в первую голову здешнего купечества и ремесленников.

– А что ты ищешь в Хиве? – допытывался Данила. – Видели тебя наши купцы и сказывали, будто едва не в каждый богатый дом стучишься ты, просишь встречи со знатными людьми. Каков твой замысел?

Якуб-бай учтиво, после обильного чаепития откинувшись на подушку, рассказывал, что ищет он верных людей, готовых не устрашиться ханского гнева, встать перед ним и выказать ему твердую готовность содействовать сближению с Россией, заведомо зная, что вряд ли их слова придутся по душе недоверчивому владыке Хорезма.

– Один же я, почтенный друг Даниил, перед ханом буду подобен мухе, которая в шумном караван-сарае пыталась бы что-то прокричать в ухо старому верблюду.

Григорий перевел эти слова и горько улыбнулся, добавил от себя, адресуя караванному старшине:

– Да и станет ли хан слушать ближнего друга им же убитого Куразбека? – И вновь продолжил пересказывать слова Якуб-бая: – Надо собрать много людей, которые ищут дружбы с вашей большой страной. Да увидит тогда хан, что и в нашем лагере не меньше сил, чем у тех, которые вместе с Елкайдаром отговаривают его от мира с Россией, страшась кары, а то и просто пугая ею хана за давно содеянное Ширбеком зверство над Черкасским.

– Тяжко тебе придется, почтенный друг, – посочувствовал Родион. После возвращения в Хиву он, как и Данила, доверил свои товары Аису Илькину, и тот неспешно расторговывал их в Хиве и по соседним городам. Родион едва ли не каждый вечер подсчитывал, велик ли убыток получается, будет ли Кандамаев в гневе за его самовольный уход с караваном в чужую землю.

Якуб-бай ответил, что городов в Хорезме много, стало быть, сыщутся и смелые люди, дело только во времени и старании.

Расставались с надеждой, что следующая встреча уже подарит приятное известие.

В середине июля, когда после звенящей в ушах дневной жары к вечеру стало чуть-чуть прохладнее, россияне повыползали под айван в надежде хотя бы на легкое дуновение ветра. Вдруг со скрипом открылась калитка, и во дворик, с конем на поводу, вошел, пошатываясь, будто истощенный призрак, Малыбай.

От неожиданности Данила, вскочив с теплой суфы, ударился головой о перекрытие айвана, вновь сел на жесткое рядно, опрокинув рукой недопитую пиалу с зеленым чаем.

«Конец теперь нам здесь. Должно, разбойники побили все же караван киргизского посольства, а Малыбай один чудом уцелел, – было первое, что пришло в голову Даниле, изумленно глядевшему на измятого и измученного дальней дорогой киргиз-кайсацкого купца. – И Неплюев не ведает до сей поры, где мы да что с нами здесь приключилось».

Первыми опомнились от неожиданности казаки. Бренча оружием, гурьбой кинулись обнимать пропыленного, пропахшего конским потом киргизца. За ними, собрав в кулак всю свою волю и выдержку – от судьбы, видимо, не уйти! – поспешил и караванный старшина.

– Мой месяц скакал, два скакал. В седле, как птица на веткам, спал. Шакалка по оврагам ночью свистом пугал, – выкрикивал растроганный до слез горячими объятиями Малыбай. – Вот, мирза Даниил, гостем к тебе, однако, приплелся. Говорил ваш народ, что гостя не ждал, а он, однако, савсем как татарина, – перековеркал купец русскую поговорку о нежданном госте.