Мишель Зевако - Тайны Нельской башни

– Что за глупости!.. Вы говорите так, словно вам еще три годика, моя дорогая! – промолвила Жийона, вымучив улыбку. – К тому же, теперь у вас и вовсе нет повода для беспокойства. Или вы забыли уже, что ваш милый Буридан теперь не только вне опасности, но и что он спас королеву… и за поступок сей, несомненно, будет щедро вознагражден королем?

– Да, это так, – задумчиво проговорила Миртиль. – Он спас королеву!.. Жийона… а это правда, что королева… столь красива, как поговаривают?

– Столь красива, что все придворные и даже многие городские буржуа так влюблены, что готовы пойти ради нее на любые безумства. Но в еще большей степени, нежели красотой, королева отличается благоразумием. И потом, кто посмеет заявить, что он влюблен в жену короля?

– Эта крепость меня пугает! – сказала Миртиль, опуская раму.

– В самом деле… вы так побледнели… и в глазах у вас стоят слезы… Полноте, чего вам опасаться, дитя мое? Разве я здесь не для того, чтобы вас оберегать? И потом, вот-вот приедет мэтр Клод Леско…

– Да… – возбужденно прошептала девушка. – И я попрошу его завтра же увезти меня отсюда… Никогда еще Тампль не производил на меня такого впечатления. Но, – добавила она, покачав очаровательной головкой, – скажи, Жийона, как ты думаешь: согласится ли батюшка отдать меня за Буридана?..

– Разумеется! – промолвила старуха. – Можно ли сыскать кавалера более во всех отношения достойного и любезного, храброго и… впрочем, вы и сами сейчас в этом убедитесь, так как вот и мэтр Клод Леско собственной персоной!

– Наконец-то! – воскликнула Миртиль.

И она побежала к двери, дабы броситься на шею отцу, который действительно в этот момент переступил через порог. Клод Леско крепко прижал дочь к груди, запечатлев долгий поцелуй на ее чистом лбу.

– Позволь мне на тебя взглянуть… все так же красива! Или мне следовало сказать – стала еще более красивой?.. Дорогое мое дитя! Вот уж месяц, как я тебя не видел; знала бы ты, как часто я о тебе вспоминал!.. А ты? Вспоминала ли ты обо мне?

– Батюшка! Могла ли я не вспоминать о вас, о том, кому обязана всеми радостями моей жизни?.. О вас, который есть вся моя семья… ведь матушку я никогда и не знала!

Мэтр Леско чуть нахмурился, но, тут же взяв себя в руки, принялся раскладывать на столе привезенные подарки – шелковые шарфики, украшенные драгоценными камнями броши и кольца, – которые Миртиль разглядывала с простодушной радостью.

Расспрашивая Жийону, скидывая с себя ток [4] Головной убор без полей, популярный в Европе в XIII–XVI веках. и плащ богатого торговца, мэтр Клод Леско смотрел на дочь с улыбкой – такие искренние ее эмоции пришлись ему по душе.

То был мужчина лет сорока пяти, с грубыми чертами лица, холодными глазами, озабоченным лицом, жесткой и лаконичной речью, по всей видимости, привыкший командовать.

В минуты гнева эта физиономия, должно быть, была ужасна. Но в данный момент на ней можно было прочесть глубокую нежность, отражавшуюся в его глубоко посаженных черных глазах под кустистыми бровями.

С полчаса прошло во взаимных излияниях чувств, расспросах и ответах; затем, пока Жийона накрывала на стол, мэтр Леско опустился в большое кресло, усадил себе на колени дочь и смерил ее долгим взглядом.

Миртиль дрожала, краснела, трепетала, бледнела… Настал столь ужасный и столь приятный миг признания!

– Батюшка, – начала она, с тайной надеждой отложить это признание до завтра, – вы ведь пробудете дома хоть несколько дней?

– Нет, дитя мое. Более того, я не смогу провести с тобой и суток, как то было в мой последний приезд… Я вынужден буду уехать уже завтра утром, так что пробуду здесь лишь ночь, чтобы подышать с тобой одним воздухом… Когда тебя сморит сон, буду смотреть на тебя спящую… и, может быть, это видение, которое я увезу с собой, станет для меня хоть небольшим утешением в той нелегкой жизни, что я веду…

– О, батюшка! Но почему бы вам тогда не оставить эту вашу торговлю? К чему столько мучений, если вы и так можете быть счастливы? Разве вы не достаточно богаты?..

– Дела мои уже не так хороши, как раньше, – промолвил мэтр Леско мрачным голосом, и в черных глазах его воспылал огонь. – Перестань я сейчас заниматься торговлей, это будет провал, разорение, признание в беспомощности, а такого я допустить не могу!.. Горе, о, горе тем, кто подвел меня к краю пропасти!.. Я еще покажу, докажу им…

Клод Леско прервался, и ладони его сжались в кулаки.

Но почти тотчас же, тряхнув головой, словно для того, чтобы прогнать ужасные мысли, он поднял глаза на дрожащую дочь и наградил ее несказанно нежной улыбкой.