Мишель Зевако - Маргарита Бургундская

Валуа обернулся: колдунья была уже без маски. На мгновение он лишился дара речи.

– Кто ты? – сдавленным голосом прошептал он наконец. – Где я видел твое лицо?.. Где я видел эти глаза, что пронзают меня до глубины души?.. О!.. Я узнал тебя, узнал!.. Ты – Анна де Драман!..

Едва не обезумев от ужаса, граф почувствовал, что у него подкашиваются ноги, и прислонился к стене.

Мабель уже вернула маску на лицо, но оставалась неподвижной. В течение нескольких минут в камере царила гнетущая тишина, нарушаемая лишь тяжелыми вздохами, которые не мог сдержать Валуа.

– Ты меня узнал, – произнесла наконец Мабель. – И теперь ты понимаешь, какой я вооружена властью. Слушай же, Валуа: когда за мной приедут, чтобы отвезти в Лувр, тебе бы лучше предоставить мне доказательства того, что Миртиль и Буридан свободны, не то я расскажу королю, как и кто ударил меня кинжалом в Дижоне, как и кто убил твоего сына, когда ты был фаворитом Маргариты Бургундской, будущей королевы Франции.

Валуа уже ее не слышал. Обезумев от страха, он выбежал из камеры, ринулся наверх, в свои покои, и упал в кресло, прохрипев:

– Мне конец!

– Если монсеньор изволит сказать мне причину одолевающей его боли, возможно, я смогу найти и лекарство, – произнес рядом чей-то голос.

– Симон Маленгр!..

– Он самый, монсеньор!

– Да-да, – лихорадочно пробормотал Валуа. – Ты находчив и изобретателен. Возможно, ты и в самом деле сможешь дать мне дельный совет. Слушай же…

Валуа едва ли не слово в слово пересказал своему пособнику то, что с ним случилось, и добавил:

– Весь вопрос в том, как помешать этой женщине предстать перед королем.

Маленгр на какое-то время задумался, затем улыбнулся.

– Только-то и всего? – спросил он. – Что ж, монсеньор может успокоиться. Я могу вас заверить, что эта проклятая колдунья никогда не увидит короля, а все потому, что она умрет еще до этой их встречи, и тогда все, в том числе и король, скажут, что, опередив кару людскую, это порождение ада настигла кара Божья.

– Но как она умрет? – промолвил Валуа, глядя на Маленгра с восхищением. – Ты, что ли, удавишь ее в этой ее камере?

– Если понадобится, то и я, монсеньор. Но есть и кое-кто другой, который с гораздо большим удовольствием и более тихим способом – будь то посредством яда или чего иного – позаботится о ее смерти. И этот кто-то, монсеньор, – Жийона.

Тем временем эта самая Жийона, которую Симон Маленгр благоразумно и, возможно, не без некой задней мысли, представил Валуа как единственную возможную спасительницу, эта самая Жийона, которой он уготовил славную роль палача, вошла в комнату Миртиль.

Миртиль, увидев старую служанку – или, скорее, своего единственного в Ла-Куртий-о-Роз друга – вскричала от радости и бросилась к ней с распростертыми объятиями.

– Моя славная Жийона!

Но Жийона подала некий таинственный знак, самым тщательным образом закрыла дверь и, повернувшись к девушке, сказала:

– Я не то, что вы думаете, я не ваша преданная служанка и не достойна того, чтобы вы называли меня вашей славной Жийоной!

– Увы! – пробормотала Миртиль, вся дрожа. – Мне бы следовало и самой догадаться, раз уж ты находишься в доме, где живут мои враги.

– Дело в том, что с вашими врагами я заключила соглашение. Получив золото от графа де Валуа, это я изготовила ту восковую фигурку, положила в кропильницу, где ее и нашли, наконец, именно благодаря моему сообщению вас арестовали, обвинив в колдовстве!

Миртиль с ужасом смотрела на эту женщину, говорившую такие невероятные вещи.

Жийона же продолжала:

– И теперь, когда я призналась вам в своем преступлении, полагаю, вы должны поверить мне, если я скажу, что раскаиваюсь.

Миртиль, от испуга не находя в себе сил вымолвить даже слово, взирала с неким боязливым любопытством на эту женщину, которую она долгие годы считала даже не преданной служанкой, но верным другом, и которая вдруг оказалась злодейкой. Это лицо было ей знакомо, и, однако же, ей казалось, что она его теперь не узнает.

– Возможно ли, – прошептала она, – что это была ты? Жийона, ты не в своем уме.

– Это не только возможно, но именно так и обстоит на самом деле. Я была рядом с вами, чтобы предать вас. И предала. Это ужасно, если хотите, но что сделано, то сделано: теперь мое предательство – уже свершившийся факт.

– Но в чем я перед тобой провинилась? – пролепетала Миртиль.

– Вы? Да ни в чем! Ангел доброго Господа, вы всегда были ко мне добры, так добры, что будь я способна кого-то любить, полюбила бы вас…