Борис Акунин - Доброключения и рассуждения Луция Катина

– Живу я не по-столичному, беднехонько, но не обидьте отказом. Осчастливьте. Семейство у меня малое, супруга и единственная дочь-девица, так что детским шумом не обременим.

Луций, конечно, с благодарностью согласился. Обзаводиться в Синбирске домоустройством ни сейчас, ни позже он не думал.

Временного постояльца повели во внутренние покои. «Беднехонькими» они не выглядели. Шелковые обои, краснодеревная мебель, хрустальные подвески на канделябрах и многие приметы свидетельствовали о хорошей достаточности. Катин слышал, что начальники на Руси бедными не бывают, ибо живут мздами и корыстями – чем далее от столичного пригляда, тем бесстыднее – и пожелал сразу внести ясность в свои отношения с синбирским крайсляйтером.

– Нам с вами, возможно, трудиться рука об руку, так позвольте спросить по откровенности, чтобы меж нами не существовало гехаймнисов, – твердо сказал Луций, остановившись посреди зеркальной залы.

– Не существовало чего?

– Утаек, – не сразу вспомнил русское слово обнемечившийся Катин. – Я, в свою очередь, тоже обещаюсь всегда быть с вами открытым.

Корзинин осторожно кивнул.

– Гехальт провинциального воеводы, сколь я справлялся, составляет 750 рублей в год, однако же у вас тут обстановка, на какую требуется впятеро, если не вдесятеро больше средств. Скажите без обиняков: откуда все эти бронзы и хрустали? Честный ли вы человек? Не алчествуете ли от своей должности беззаконными гешефтами? Вы можете мне солгать, но после я все равно узнаю правду, и эта ложь породит меж нами недоверие.

Опешивший бригадир ответил помедлив, после некоторого колебания.

– Что ж, по откровенности так по откровенности. Все равно недоброжелатели наболтают. Потому – как на духу. – Афанасий Петрович вытер со лба испарину. – По вашему разговору видно, что человек вы к русской жизни сторонний, вон и говорите наполовину немецкими словами. Знайте же: я человек честный.

– Я очень рад! – вскричал Луций с удивлением, ибо по зачину ожидал другого окончания.

– Погодите, дайте договорить. Знаете, в чем у нас на Руси различье между ворами и честными чиновниками?

– Конечно! Первые берут мзду, а вторые нет. Оно так не только на Руси.

– Ошибаетесь. Вор-чиновник вымогает дачу, а чиновник честный принимает то, что ему дают из благодарности. Ведь на жалованье не проживешь. Так вот я, сударь мой, в Синбирске почитаюсь честным. Никто вам не скажет, что я требую взятку за то, что обязан делать по должности. Конечно, меня благодарят – всякому хочется видеть от воеводы расположение. Но принуждать я никого не принуждаю. Поэтому у меня на Синбирщине всё тихо, по совести, по-домашнему. Людям со мной необидно, и я не в накладе. А иначе, без людской благодарности, на что мне эта собачья служба? Погоняйте-ка на сотни верст туда-сюда хоть в мороз, хоть в распутицу. Нет уж, слуга покорный, за семьсот за пятьдесят рублей! Лучше дома на своих хлебах жить. Ныне дворянам вольность – не хочешь, не служи.

– А коли вам станут платить довольное жалованье – не 750 рублей, а вдвое, – откажетесь от «благодарности»? – поразмыслив, спросил Луций.

– Если таково станет общее заведение, если все воеводы и городничие перестанут брать, так и я не хуже других. – Корзинин с сомнением покривился. – Но только они не перестанут, какое жалованье ни плати. За прибавку поклонятся, а брать всё одно будут.

Если в каждой губернии заведется какая-нибудь русская «Юнкерская газета», да начнет резать правду-матку, не больно поворуешь, подумал Катин. Живо ославят. Ничего, дайте срок, повторил он уже привычную свою присказку.

Одним словом, разговор получился хоть и не очень приятный, но взаимного доверия после него прибавилось.

Афанасий Петрович перестал осторожничать. За кофеем стал делиться опасениями.

– Оно, конечно, матушке государыне сверху видней, и просвещенные идеи – штука славная, однако потише надо бы с волей, помедленней. Воля как огонь – не уследишь, пожар будет.

– Куда уж медленней? Треть комиссии составят дворяне, хотя их в России едва сотая часть населенья. Прочие – солидные мужи городских сословий да свободные поселяне. Основной народ, крепостных крестьян, никто слушать не собирается.

– Еще не хватало! – перекрестился воевода. – Им только дай разогнуться – всю державу с плеч скинут! А с дворянами, ваша правда, докуки не выйдет. Пожалуй, прямо завтра и соберемся. Сразу вас и выберем.

– Как это возможно?! – подскочил на стуле Катин. – Они же меня знать не знают! И потом, разве уже объявились другие кандидаты?