Владимир Плугин - Разведка была всегда...

11 февраля (по н. ст.) «царственная особа» торжественно, с многочисленной свитой покинула Рим. Кристенек «за три почты» от Пизы помчался вперёд, так сказать, герольдом. «Великую княжну» надлежало встретить как подобает. Точнее, встречать следовало графиню Силинскую (Зелинскую), по странности именовавшуюся также сестрой господина Пугачёва. Римское общество на досуге снова занялось личностью загадочной красавицы с непредсказуемым поведением. Ведь если она и вправду претендует на русский трон, то как же рискнула отправиться в резиденцию высшего представителя императрицы на Средиземном море, под его защиту? Орешек был расколот, скорее всего, дамской частью светской салонной публики, как и повсюду, гораздо более сообразительной, чем мужская. Было доказано (с помощью внутреннего убеждения), что знатная путешественница — бывшая любовница синьора Орлова, когда-то бросившая его ради синьора Радзивилла, а теперь решившая вернуться к прежнему поклоннику. Всё это было настолько очевидно, что вполне успокоило общее любопытство. Едва ли не один маркиз д’Античи имел на этот счёт особое мнение. Он полагал, что птичка полетела прямо в открытую клетку и что синьора Орлова-Чесменского следует поздравить с ловким стратегическим ходом...

15 (4) февраля графиня Силинская прибыла в Пизу и поселилась в нанятых Алеханом палатах Нерви. Обе стороны были радостно возбуждены, хотя и по разным причинам. «Елизавету Вторую» встречали с царскими почестями. Русские офицеры и генералы на улицах и в общественных местах держались перед ней так, словно уже присягнули. Всюду чувствовалась добротная режиссура его сиятельства. Сам Алехан ежедневно бывал с визитами, возил желанную гостью по достопримечательным местам. И конечно, разговоры, разговоры... «Елизавета» принялась в очередной раз пересказывать свою «легенду». «...Сказывала о себе, — доносил Орлов Екатерине несколько суконным языком, лишающим захватывающее повествование всякой поэтической прелести, — что она и воспитана в Перси[и], и там очень великую партию имеет... знакома очень между князьями имперскими, а особливо с триерским и с князем голштейн-лимбургским; была во Франции, говорила с министрами, дав мало о себе знать. Венский двор в подозрении] имеет, на шветской и пруской очень надеется; вся конфедерация ей очень известна и все начальники оной. Намерена была ехать отсель в Константинополь прямо к султану...» Алехан слушал с неподдельным интересом, пытаясь постичь, кто перед ним. Но собеседница, привычно скользя по поверхности, ревниво хранила тайну. «Я ж моего собственного заключения об ней прямо Вашему императорскому величеству донести ни как не могу, по тому что не мог узнать в точности, кто оная действительно», — признавался Алехан Екатерине. Он мог утешиться лишь тем, что прекрасная авантурьера, сидевшая перед ним, знала о нём не больше, хотя думала, что знает всё.

Но если внутренние очи собеседников испускали, так сказать, рентгеновские лучи в тщетной надежде проникнуть за непроницаемую защитную броню друг друга, то внешне картина была совершенно иной. Очаровательная шатенка привычно разыгрывала девицу императорских кровей, богатырь с Андреевской и Георгиевской кавалериями через плечо дебютировал в роли влюблённого пастушка. Правда, соревнование талантов происходило в неравных условиях. «Великая княжна» могла играть сколь угодно блистательно или, напротив, плохо. Зритель всё равно понимал, что пришёл в театр. Алехану же нужно было сыграть пастораль так, чтобы она выглядела правдивее самой жизни. Это было тем труднее, что действие развивалось в темпах, близких к сценическим. Всего за неделю пребывания «Елизаветы» в Пизе пылкий граф успел не только без памяти влюбиться, но и сделать формальное предложение, в подтверждение прежних обещаний, переданных с Кристенеком. «Она же ко мне казалась быть благосклонною, — объяснял Орлов Екатерине, — чево для и я старался казаться перед нею быть очень страстен; наконец я её уверил, что я бы с охотою женился на ней, и в доказательство хоть сего дня, чему она, обольстясь, более поверила». Да, оценивая игру Орлова по шахматной шкале, можно сказать, что он провёл атаку на одном дыхании, а завершающий ход заслуживал нескольких восклицательных знаков. Неужто действительно женился бы, если бы «Елизавета» не сочла, что он слишком уж торопит события? Лунинский в этом не сомневается. В самом деле, зная горячую, азартную натуру Алехана, натуру игрока отнюдь не только в шахматы, предположить такое легче лёгкого. Тем более что он сам подтвердил «серьёзность» своих намерений. «Признаюсь, всемилостивейшая государыня, что я оное исполнил бы, лишь только достичь бы до того, чтобы волю Вашего величества исполнить», — рассыпался перед Екатериной её «всепотданнейший раб». Но почему бы, с другой стороны, и не порисоваться безграничной преданностью, когда проверить её уже не представлялось возможным?