Владимир Плугин - Разведка была всегда...

Ну, вот, кажется, и всё. Алехан вздохнул и вывел заключительную фразу, густо присыпав её сахарной пудрой: «Всё оное отдаю на всемилостивейшее благоволение и монаршую волю, и буду ожидать высочайшего Вашего повеления. И повергая себя ко священным стопам Вашим, пребуду навсегда с искреннею моею рабскою преданностию

Вашего императорского величества всеподданнейший раб

Граф Алексей Орлов. Пиза, 1774 года, сентября 27 дня».

«Да кто ж бы это всё-таки мог быть? Сия мнимая Елизавета?» — застрял в голове вопрос.

— Чего изволите, ваше сиятельство? — непонимающе осведомился камер-юнкер Домашнее, принимая пакет. Орлов озадаченно взглянул на него и только махнул рукой.

Не одному Алехану не удалось разгадать загадку «последней из дома Романовых». Она не далась и ведшему над «принцессой» следствие в Петропавловской крепости князю Александру Михайловичу Голицыну, и целому сонму беллетристов и историков, круживших вокруг романтической тайны. В памяти последующих поколений эта женщина осталась под именем княжны Таракановой, хотя сама она такой фамилией не пользовалась и, скорее всего, даже о ней не слыхала. Фамилия эта принадлежала мужу одной из сестёр братьев Разумовских — Веры Григорьевны. Точнее, он именовался Ефимом Фёдоровичем Дараганом. Но при дворе фамилию переделали в Дараганов, а придворные немцы «оглушили» её, и дети Веры Григорьевны стали называться Таракановыми (подумать только, какими сложными путями возникают порой, казалось бы, чисто русские прозвания). Таракановыми, видимо, с течением времени начали величать и детей сестёр Веры Григорьевны.

Любопытство русского столичного общества дети сестёр Разумовских вызывали уже потому, что появились в северной столице внезапно и неведомо откуда. А когда мальчиков отправили для обучения и воспитания за границу, это могло только подогреть уже роившиеся догадки. Путешествовавший с ними в качестве наставника майор Московского драгунского полка Дитцль мог распустить слух о необычном происхождении его воспитанников в Европе. Да Бог весть, впрочем, какими путями распространяются сплетни по белу свету! Словом, «там» тоже узнали, тем более что в 1765 году за границу приехал и гетман Кирилл Григорьевич с детьми, вновь возбудив интерес к семейству Разумовских. И вот уже почтенный и весьма уважающий себя французский историк Кастера записал на своих бессмертных скрижалях, что-де у императрицы Елизаветы Петровны, как известно (как ему известно), было трое детей от Алексея Кирилловича Разумовского. Причём младшей была девочка, воспитанная под именем княжны Таракановой. Саксонец Хельбиг внёс в легенду некоторое разнообразие, подыскав девочке другого отца — Ивана Ивановича Шувалова...

Поскольку к тому времени, когда «княжна» выступила на историческое поприще, Кастера ещё не опубликовал своего вдохновенного труда, то возможно, что это обстоятельство и помешало претендентке на российский престол принять правильное имя. Впрочем, и «принцессой Елизаветой Второй» она стала далеко не сразу, а сменив такую гирлянду имён, какая была бы впору разве что знаменитому разведчику или крупному аферисту из уголовного мира, да и то, пожалуй, лишь в детективных романах. Сначала она представлялась немкой и называла себя госпожой Франк или госпожой Шёлль. Потом сделалась француженкой де Тремуйль. Гораздо красивее, но не хватало экзотики. И вот она уже персидская владетельница Али Эметте, черкесская княжна Волдомира или Волдомию (титул, полученный будто бы от русской царицы). Потом переменились некоторые обстоятельства, и она стала Бетти из Оберштейна, графиней Пиннеберг (Пинберг), госпожой Зелинской (Силинской), будто бы даже... Пугачёвой. Но постепенно из всей этой карточной колоды визиток была выбрана главная: принцесса Елизавета, дочь императрицы Елизаветы Петровны и единственная законная наследница российского престола.

Первые документированные сведения о сей примечательной особе относятся к 1772 году, когда она поселилась в Варшавском отеле, которые содержал мсье Пелетье, на улице Сены в Париже. Однако Львовский профессор Лунинский, автор обстоятельной, хотя несколько перенасыщенной эффектными пассажами монографии о «княжне Таракановой» (вышедшей на русском языке в скверном переводе В. Петручика), предполагает, что она впервые заявила о себе, почувствовав смутное волнение монаршей крови, двумя годами раньше. «В 1770 году, — пишет он, — выпустили из брюссельской цитадели и отправили за границу австрийских владений в Бельгии восемнадцатилетнюю самозванку, которая выдавала за настоящего отца своего императора Франциска I и долгое время жила в Бордо с ослепительным блеском... Во время отбывания заключения она совсем завладела австрийским наместником, стариком графом Кобенцлем, и благодаря его заступничеству получила свободу. Разве это не княжна Волдомира? Те же ведь обстоятельства поступка, те же приёмы... Во всяком случае, после появления госпожи Азова (ещё одно временно употреблявшееся имя. — Авт.) в Германии, после её хозяйничанья в Оберштейне исчезают следы авантюристки, выпущенной из брюссельской крепости...»