Владимир Плугин - Разведка была всегда...

Дважды пришлось Александру умерять свои излишне суровые требования, прежде чем «меньшие» распустили свой «полк».

Трёхдневный мятеж 1255 года имел достаточно отчётливую антимонгольскую окраску. Новгород, верно, предчувствовал, что за мирные отношения с Востоком придётся дорого платить. И не желал сдаваться без борьбы, хотя и считал, что князь здесь тоже не «без греха». Первые татаро-монгольские «численники» (переписчики для сбора подати) побывали на Руси ещё в 1253 году, но вынуждены были вернуться несолоно хлебавши. Однако в 1257 году они «испустошиша всю землю Суждальскую и Рязанскую и Муромьскую». Тогда же и на северо-запад «приде весть из Руси зла, яко хотят Татарове Тамгы и десетины на Новегороде». На этот раз непокорным удалось склонить на свою сторону и повзрослевшего князя Василия Александровича. А посадник Михалка Степанович был убит. Когда в Новгороде появились посланцы монгольского хана в сопровождении великокняжеских мужей, Василий, «послушав злых советник новгородцев, и безчествоваша численники». Те с «гневом великим» вернулись в Владимир к Александру и вынудили его вновь идти усмирять мятежный город. Василий, услышав о приближении отца с «низовскими» полками, бежал в Псков. Но Александр достал его и там, выгнал и «послал в Низ». Под конвоем, надо думать. А затем по княжескому приказу его контрразведка занялась теми, «кто Василья на зло повёл». Эту злоумышленную «дружину» постигло страшное наказание: «овому носа урезаша», а иному «очи выимаша». Что, впрочем, не вызвало возмущения у летописца — князь был в своём праве...

Однако добиться цели татаро-монголам и на этот раз не удалось. Когда «послы» начали «просити» дани («десятины, тамгы»), не покушаясь уже, видимо, на перепись, новгородцы ограничились тем, что «даша дары цесареви» (хану) и отпустили послов «с миром». Александр, столь жестоко расправившийся с советниками сына, тут почему-то умыл руки. Думаю, у него просто не было желания всерьёз ссориться со своим народом, о настроениях которого не нужно было спрашивать у осведомителей. Ему важно было сохранить в Сарае и Каракоруме репутацию абсолютно надёжного союзника-вассала, но ещё важнее — не потерять доверие русских людей. Это и определило, по-видимому, неровность политической поступи Александра — то очень решительной, то осторожной. Демонстрируя послам безмерность своих усилий в выполнении воли монгольского «цесаря», он в то же время, вероятно не без удовлетворения, показывал им мощь народного отпора, не вытравленную из сознания решимость постоять за себя и Отечество. Но, трезво оценивая обстановку, соотнося возможности далеко не единой Руси и лоскутной, но необъятной восточной империи, князь не переходил роковую черту. И в 1259 году, уступая непрекращавшемуся дипломатическому давлению монголов, принудил-таки Новгород к повиновению.

На этот раз он прибег к хитрости. Один из уехавших с ним в Владимир влиятельных новгородцев по имени Михайло Пинещинич вернулся «из Низу со лживым посольствомь, река тако (сказав так. — Авт.) «Аще не иметеся по число (то есть не согласитесь на перепись. — Авт.), то уже полкы на Низовьской земли». В. В. Каргалов думает, что сторонник Александра смущал земляков великокняжескими войсками, потому что-де татаро-монгольских на Руси в это время давно не было. Но ведь речь идёт об обмане [20] Сравните, например, вариант речи Михаила Пинещинича у Татищева: «Аще не иметеся по число хану, то и уже скоро придаёт рать татарская на Низовьскую землю и всем горе будет». . Который, впрочем, стал ясен жителям столицы Северо-Западной Руси далеко не сразу. Первой их реакцией на пришедшую из Владимира дезинформацию было смятение, испуг. Им ведь ещё не приходилось видеть под своими стенами кочевой орды. И новгородцы согласились на перепись. Но когда «оканьныи» (окаянные) монгольские послы Беркай и Касачик с многочисленным штатом и даже с жёнами прибыли в город и начались всяческие поборы в их пользу, новгородцы опамятовались. Произошёл «мятеж велик», «супор» (противостояние), люди «издвоишася»: «кто доброй» (по оценке летописца, это была «чернь») — встал «за Святую Софею», а прочие (бояре) выражали готовность покориться. Страсти достигли такого накала, что «оканьныи» не на шутку перепугались и кинулись к Александру на Городище с требованием дать «сторожи» («ать не избьють нас»). Но князь не дал им своих людей, а велел «стеречи их сыну посадничю и всем детям боярьским по ночем». (Заодно мы хотя бы кратко познакомились с организацией спецслужбы или какой-то её части в Новгороде: начальник — сын посадника, социальный состав — дети боярские. Хотя это, конечно, только «офицеры»). Может быть, это решение Александра было и своеобразной местью наглым послам (ведь дрожавшим от страха степным вельможам, наверное, каждый новгородец казался тогда разбойником), однако переписи уже ничто не помешало.