Жюль Верн - Воспоминания о детстве и юности. Дядюшка Робинзон. Паровой дом

И моряк смело направлял лодку против ветра. Парус с шумом проходил над склоненными головами, и шлюпка кренилась на другой борт, пядь за пядью приближаясь к желанному берегу.

На корме возле отважного рулевого сидела закутанная в шаль женщина лет тридцати шести. Она плакала, но старалась скрыть слезы от тесно прижавшихся к ней малышей.

Это была мать находившихся в лодке четверых детей. Старший, шестнадцати лет, красивый, черноволосый юноша, стройный, загоревший на морском ветру, выглядел почти взрослым. Но его покрасневшие глаза вновь и вновь наполнялись слезами гнева и печали. Он стоял на носу шлюпки возле мачты, вглядываясь в далекий берег, и иногда бросал в сторону запада живой взгляд, одновременно горестный и негодующий. Лицо мальчика тогда бледнело, и он не мог удержаться от угрожающего жеста.

Младшему брату юноши было не больше четырнадцати. С копной рыжих волос, подвижный, беспокойный, нетерпеливый, он поминутно то вскакивал, то садился. У подростка явно лопалось терпение — шлюпка, по его мнению, шла слишком медленно, следовательно, и земля приближалась недостаточно быстро, а так хотелось поскорее ступить на берег! Но, расслышав печальные вздохи матери, мальчишка поспешил обнять и поцеловать ее. Против воли несчастная прошептала:

— Бедное дитя! Бедные дети!

Как только женщина встречалась взглядом с рулевым, тот неизменно давал ей понять жестами и улыбкой: «Все хорошо, мадам! Мы выпутаемся из этой передряги!»

Между тем на юго-западе над горизонтом нависли огромные тучи, не предвещавшие ничего хорошего. Ветер крепчал и, усилившись, мог стать гибельным для легкой, лишенной балласта шлюпки. Но внешне невозмутимый моряк хорошо прятал снедавшее его беспокойство.

Двое других детей были маленькие мальчик и девочка, восьми и семи лет. Белокурый малыш прикрыл голубые глаза и спрятал озябшие ручки под материнскую шаль. Его губы посинели от холода и усталости, а лицо, обычно свежее и розовое, опухло от слез. Рядом с мальчиком его младшая сестра, обняв руками мать, изнемогала от непрерывной бортовой качки. Девочка дремала, и голова ее покачивалась в такт движениям шлюпки.

Как было сказано, в этот день, 25 марта, погода стояла ненастная — с севера то и дело налетали порывы ледяного ветра. Люди были слишком легко одеты, чтобы не ощущать холод. Очевидно, внезапная катастрофа, возможно кораблекрушение, вынудила их стремительно броситься в хрупкое суденышко; между тем на борту в сундуке находилось и немного съестных припасов — несколько морских сухарей да два-три куска соленого мяса.

Когда маленький мальчик, немного приподняв голову, провел рукой по глазам и пробормотал: «Мама, я очень голоден!», рулевой тотчас привстал, вытащил из сундука сухарь, протянул ребенку и сказал с ободряющей улыбкой:

— Ешь, малыш, ешь! Когда ничего не останется, добудем что-нибудь еще!

Ребенок, вначале несмело, а затем все более уверенно принялся расправляться своими крепкими зубами с твердой коркой и вскоре, съев все до крошки, вновь приклонил голову к материнскому плечу.

Несчастная, видя, как полураздетые дети дрожат от холода, быстрым движением сняла с себя шаль, чтобы потеплее укрыть малышей. Огромные черные глаза красивой, пропорционально сложенной женщины смотрели серьезно и задумчиво. Весь ее вид воплощал нежность и материнский долг. Это была настоящая мать, Мать с большой буквы. Наверное, именно такими были матери Вашингтона, Франклина, Авраама Линкольна [54] Вашингтон Георг (Джордж) (1732–1799), Франклин Бенджамин (1706–1790), Линкольн Авраам (Эйбрахам) (1809–1865) — выдающиеся американские государственные деятели; Вашингтон и Линкольн в разное время были президентами США. , такими были библейские матери, сильные и храбрые, нежные и добродетельные. Женщина, бледная и расстроенная, глотала слезы, потрясенная обрушившимся на ее детей страшным ударом судьбы. Она изо всех сил боролась с отчаянием, но можно ли помешать слезам подниматься от сердца к глазам! Как и старший сын, несчастная постоянно обращала взор к горизонту, пытаясь разглядеть что-то на краю моря. Но не увидев ничего, кроме необъятной водной пустыни, бедняжка упала на дно лодки со словами евангельского смирения: «Господи, да пребудет воля Твоя!» Молилась она горячо, но губы плохо повиновались ей.

Младших детей мать, сама одетая слишком легко, укрыла шалью. Простое шерстяное платье женщины, довольно тонкая кофта, капор плохо защищали от колючего, пронизывающего мартовского ветра. На мальчиках, кроме суконных курток, штанов, кожаных жилетов и клеенчатых фуражек на головах, ничего не было — ни дождевиков с капюшонами на подкладке, ни каких-нибудь дорожных плащей из плотной ткани. Дети, впрочем, не жаловались на холод. Они не хотели усугублять отчаяние матери.