Алексей Воронков - Марь [litres]

– Стой! – кричит он конвою и тут же: – Старшина… Как там тебя? А ну пойди сюда…

Народ замер – не знает, какой следующий фортель выкинет комбриг. А тот вдруг обнял Грачевского.

– Сынок… – говорит. – Прости ты меня, старика глупого! Я ведь не знал ничего…

И сорвалась скупая слеза с красного века седого генерала, и даже папаха от чувств его свалилась с головы. А он не обращает на это внимания.

– Сынок… Сынок… – продолжал дрожащим от волнения голосом твердить он. А все смотрели на эту сцену и улыбались. И Рудик Старков, и Петруха Ракитин, и Гиви Рацба, и Пустоляков, и Тулупов, и Савушкин, и Релин с Хуснутдиновым… Все! И даже Димуля Серегин, которого еще в своем кабинете генерал назвал дезертиром и пообещал отправить в дисбат. А он радуется. Бог, мол, с ним, с дисбатом – главное, я братве помог.

И счастливые они стояли, эти пацаны, и радостные… Ведь такое пришлось пережить! Сразу на сто лет постарели… Ну и поумнели, конечно. Ведь оно всегда так: сколько боли – столько и радости, сколько испытаний – столько и побед. Над собственной слабостью, над силами природы, над дурью человеческой… И тем сильны мы бываем, и на том стоим…