Алексей Воронков - Марь [litres]

– Слышь, Руд, ты еще не спишь? – продолжая мучиться воспаленным сознанием, окликнул Володька товарища. Тот не отозвался. Наверное, уснул, подумал он. – Да, брат, ты был прав, когда говорил, что цивилизация для одних мать родная, для других мачеха. Взять тех же эвенков. Да они даже язык свой стали забывать, – вспомнив, как Эльга жаловалась ему, что дети орочонов уже не хотят разговаривать на родном языке, потому как им и преподают на русском, и книжки в основном на русском они читают, сказал он, не надеясь на то, что товарищ услышит его. Но Руд все-таки услышал.

Хорошо, что ты это понял, засыпая, подумал он. Значит, жизнь в тайге для тебя не прошла бесследно. Правильно говорят: нет лучшего учителя, чем собственный опыт…

Баню открывали всем миром. Получилась она справной, вместительной. Не случайно столько дней над ней колдовали.

За неимением шампанского, наполнили котелок талой водой, привязали к нему веревку и, раскачав, шарахнули им по стенке сруба.

– Ура-а-а! – пронеслось по тайге – Ура-а-а!..

А тем временем истопники уже истопили баню, раскалив чуть не до мартеновского красна котел. Впрочем, какой там котел – обыкновенная железная бочка из-под бензина. Камень, которым обложили эту бочку, брали на ключе, из него же и саму печку сложили. Получилось что-то примитивное, но зато было надежным и работало, как паровоз. Гудит печка, переливаясь на все голоса, парит вода в бочке. А если эту воду зачерпнуть из нее да плеснуть на раскаленные камни, то вовсе задохнешься парком. Такой жар – уши вянут. Даже в предбаннике нечем дышать.

– Внимание! – построив отряд, произнес старшина. – Сейчас мы произведем организованную помывку всего личного состава. Я знаю, вам уже невмоготу – столько месяцев по-настоящему не мылись… Но раньше негде было, а вот теперь у нас есть баня. Так что, как говорится, мойся – не хочу… – он сделал паузу, как бы давая парням возможность мысленно прочувствовать свалившееся на них счастье. – Ну а сейчас первая бригада вперед, остальные готовиться к помывке… Сержанты, организовать порядок! – приказывает он. – Да, вот что… Вшивую робу после бани не одевать. Мы ее сожжем.

– Как! – не поняли бойцы.

– А вот так!.. Вы что, хотите тифом заболеть?

Как раз накануне слег в постель один боец из третьей бригады по фамилии Шведов. У него был сильный жар, к тому же его трясло так, будто бы он только что побывал в ледяной воде. Санинструктор Петруха Ракитин измерил у него температуру и запаниковал.

– По-моему, все признаки тифа! – сообщил он старшине. – Потому его нужно немедленно изолировать…

Ну вот и началось, с болью подумал Грачевский и решил срочно мыть народ…

Весть о том, что один из бойцов заболел тифом, молнией разнеслась по отряду. Народ охватил ужас. Нет, нельзя сказать, что пацанам эта болезнь была хорошо известна, – просто есть вещи, которые входят в нас с молоком матери, с памятью старших, с уроками истории. Тиф был как раз из этой категории. Во время последних войн именно он выкосил миллионы людей по всей стране.

Мылись они тогда долго и тщательно. Иные бойцы, будучи не в силах остановиться, часами не вылезали из бани. Разве что на секунду, чтобы дохнуть свежего воздуха. Поддадут парку – а потом сидят и исходят потом. Надоест – выльют ведро холодной воды на себя и снова греются, на зависть истопникам. А тем нелегко приходится. Только и слышишь: эй, а ну поддали жару! Что сидите?.. И вот они снова в работе. Одни колют дрова, другие охапками таскают их к печи, третьи делают закладку… В общем, нескончаемая круговерть.

Перед тем по приказу старшины бойцов заставили побриться наголо. Для этого даже выделили парикмахеров. Больше всех старался Гиви Рацба. Он оказался отменным цирюльником и, в отличие от своих коллег, которые до этого и опасной бритвы-то никогда не держали в руках, мог, не порезав клиента, избавить его разом от волос на голове и бороды. Потому и пыталась братва попасть именно к нему. Но Гиви сказал, что он не железный, потому будет брить столько, насколько у него хватит сил.

Грачевский со Старковым тоже решили не отставать от товарищей. Первым свой череп под лезвие Рацбы подставил Володька, после чего Рудик долго смеялся и все спрашивал его, как он теперь покажется Эльге. Ничего, сказал старшина, пока он свою тунгуску увидит, у него шевелюра тысячу раз успеет отрасти. Эти слова привели Руда в уныние. Выходит, говорит, ты не веришь в наше скорое избавление? Но что мог Володька ответить на это? Ему бы и хотелось верить, но обстоятельства складывались так, что эта вера потихоньку стала оставлять и его.