Леонид Млечин - Сумерки вождей

Врачи исполняли свой долг, делали то, что полагалось. Но лежавший на диване Сталин по глазам своих давних соратников, которых он просто не узнавал, − они совершенно переменились, взирали на него без всякого интереса, абсолютно равнодушно! — осознал, что помочь ему даже кремлевская медицина не в силах.

Все действительно кончено?

Он умрет.

Судя по поведению соратников, очень скоро.

Но как же так? Он совершенно не собирался умирать!

Он вдруг вспомнил, как в тот январский день 1924 года позвонила из Горок Мария Ильинична Ульянова и произнесла всего три слова:

— Ленина больше нет.

Все! Прежняя жизнь кончилась и не вернется. Он ощутил тогда невероятный подъем. Почувствовал, как неостановимо пошли незримые часы, ускоряя ход времени, его времени. Конечно, Ленин не хотел, чтобы он ему наследовал. Очень даже не хотел. Приложил немалые усилия, чтобы ему помешать. Но никто не смог его остановить…

Приятно вспомнить.

Но другая мысль болезненно отдалась в его умирающей голове.

Теперь, выходит, кто-то другой уверенно и самовластно расположится в его кресле.

Кто же, интересно, осмелится?

Кого-то он недооценил?

Не убрал вовремя.

Недоглядел.

Сплоховал.

Первый раз в жизни…

Если бы он мог смеяться, захохотал бы во весь голос. Наивные! Глупцы! Ха, неужто кто-то всерьез полагает, будто способен заменить его? Что кто-то иной способен править страной?

Почему-то решительно никто в комнате не обращал внимание на второго Сталина − молодого и черноволосого, который, ни на что не обращая внимания, самозабвенно подстригал усы, сидя перед зеркалом. И казалось, решительно ничто иное его в тот момент не интересовало.

Умирающий старик возмущался: отчего же он не проявляет ни малейшего желания вмешаться? Что за самовлюбленность? Индивидуализм? Ведь он единственный может и просто обязан ему помочь! От кого же еще ждать помощи, как не от него!

Сталин, лежавший недвижимо на диване, пытался подозвать себя молодого и полного сил, сидевшего у зеркала и не сознававшего, что происходит.

Как подать ему сигнал тревоги?

Пусть что-нибудь предпримет!

Пока не поздно!

Поможет!

Спасет!

Но ни рука, ни язык не желали выполнять его команд.

Ему вообще больше ничто не подчинялось.

И никто.

Тем временем молодой Сталин завершает филигранную работу над своими усами. Откладывает ножницы. Глядя в зеркало, откровенно любуется собой. Он вполне доволен увиденным. Поднимается со стула. Расправляет френч, застегивает верхнюю пуговицу. Горделиво поднимает голову. Появляется легкая полуулыбка.

Он в расчудесном настроении. Абсолютно уверен в себе. Не знает сомнений, препятствий и преград… И куда-то деловито направляется.

Словно ему много чего предстоит совершить и сотворить. А он соскучился без дела!

И словно его ждут. Просят вернуться. Умоляют! И уже замерли в ожидании. Скорее бы! Заждались!